наш отобрать, — прорезался голос у калеки Тока.

— Брешет, — тут же отозвался бородач.

— На чьей стороне воевал? — спросил у Тока молодой, совсем мальчишка, воин, рядом с командиром отряда.

— Не на вашей, милорд, — не стал отпираться тот.

— Где был?

— Мясорубка Ситоу, милорд.

Фэрт да Кло покосился на юношу, не сказал ничего, наоборот дождался легкого кивка и обратил все внимание на «дровосеков»:

— Назовите себя.

— Мы путники, милорд.

— Это я уже слышал, — в голосе звучало пренебрежение. — Проверьте.

Двое воинов покинули седла, направились к карете. Пока открывали дверь, рылись внутри, вернулась четверка бросившихся за беглецом.

С добычей.

Тянули его волоком, на землю тонкой струйкой текла кровь. Раненого бросили под копыта, и он лежал, негромко хрипя. В груди у него что-то булькало, столь неприятно, что Дапт покачал головой, а Джут вздрогнул. Ремс чуял, что совсем скоро этот человек умрет.

Все пятеро.

Очень скоро.

Так и случилось.

— Смотрите, милорд, — те, кто обыскивали карету, притащили совсем маленький, но тяжелый сундучок с уже сбитым замком. Ремс не смотрел в него, и так знал, запах золотых монет.

— Не только грабители, но и мародеры. И скорее всего дезертиры, — заключил Фэрт да Кло.

Один из плененных пытался возражать, подойти к командиру и тут же получил пяткой копья в лицо. Упал на землю с разбитым ртом. Седоусый посмотрел на молодого, словно чего-то ждал. И тот произнес негромко:

— Я герцог Эрего да Монтаг. И все это моя земля. А на моей земле действуют законы Горного герцогства, даже если край называется Ириастой. Связать их. В город. Повесить.

Когда дело было сделано, а приговоренные перекинуты поперек лошадиных спин, молодой владетель обратился к Джуту:

— Вы на моей земле. Вам не будут чинить бед, ибо мы несем порядок, и никто не терпит преступления. Куда направляетесь сейчас?

— На запад, милорд, — фермер кланялся так, что еще немного и голова отвалится.

— Еще полдня, и вы выйдете к Бродам Рыжегривой. Худшее место для мирных людей в наше время. Если хотите избежать битвы, поворачивайте севернее. Или же отправляйтесь в Хемт, туда же, куда едем мы. Там вас никто не тронет.

— Спасибо, ваша светлость, — они все поклонились.

И Ремс, старавшийся дышать неглубоко, чтобы не чувствовать смрада, идущего от герцога. Смрада, который не ощущали другие. Да Монтаг внимательно глянул на него, улыбнулся приветливо.

— Мутец. Добро пожаловать в мою страну. Вы редкие гости.

— Спасибо, ваша светлость.

— Мечтаю когда-нибудь побывать в вашем Храме. Много слышал о нем.

— Я тоже, ваша светлость.

— Говорят, что служанки Мири покинули его стены и оставляют следы. Это меня радует.

— Ваша светлость? — Он не понимал. Ни слов, ни других запахов, кроме смрада той стороны. Этот смрад… он скрывал все чувства, эмоции, смыслы, которые Ремс, обычно легко читал у других.

— Вы считаете, Мири приходит ко всем. Значит, и до меня когда-нибудь доберется.

Он просто поклонился, и герцог, благосклонно кивнув на прощание, унесся по дороге к далекому городу, оставив облако поднявшейся пыли.

— Ох, — Дапт сел на корточки, переводя дух и еще не веря, что они выкрутились. — Ох! Я видел настоящего асторэ! Кому расскажи — не поверят!

— Не больно-то он и похож на чудовище. Да, и молодой совсем, — сказала Иста.

— Молчи, дура, — буркнул Джут. — Чего вы все застыли?! А если он вернется?! Куда там сказано было? На север? Это значит вон туда и на поворот. Давайте, собирайтесь! Надо уехать как можно дальше. Хватит с нас неприятностей!

— Надоело, — сказала Юзель. — Надоело бежать. Второй раз нам так не повезет.

— И что ты предлагаешь?

— Там город. Как его?

— Хемт, — подсказал Ток.

— Да. Хемт. Поеду туда. Устала нестись непонятно куда и зачем.

Ее принялись отговаривать, но упрямая старуха лишь твердила, что они сами дурачье и, раз так, пусть проваливают и искушают судьбу.

— Я сейчас тебя выкину с повозки! Мул будет моим! — пригрозил ей Дапт и охнул, когда Ремс сбросил его на землю, а после спрыгнул сам, сказав Юзель на прощание:

— Делай, что решила, пока у тебя есть возможность.

Та, не тратя время на разговоры, понимая, что тележку, и вправду, могут отобрать, развернулась в сторону города.

И уехала.

Хемт избежал разорения, армия прошла мимо, и здесь не было ни пожаров, ни убийств.

Ремс смотрел на горящие кое-где окошки уснувшего городка, чувствуя, как его ноздрей касается легкий ночной ветерок, говорящий о том, сколько здесь людей, где стоят в патрулях воины, которых он встретил днем.

И где спит герцог, конечно же. Там, в шаге от площади с болтающимися на веревке мертвецами.

Поэтому цель была близка.

Он оставил палаш в траве, ибо ему он ни к чему, и надел на руки сфайраи — боевые перчатки кулачных бойцов, сделанные из кожаных поясов и окованные сталью.

Их подарил ему Саби. Первый жрец. Величайший. Человек, оставивший воистину великий след и завершивший одно из предназначений, порученных милосердной Храму.

Ремс вошел в город, выбирая пустые улицы, избегая патрулей и продвигаясь к своей цели. Вонючие подворотни, запах дыма, еды, крысиного помета. Он никогда здесь не был, но легко ориентировался в переулках. Его вел нос.

В узком тупичке, там, где за стеной спали наевшиеся свиньи, а с другой стороны была закрытая до утра лавка красильщика кожи, стояла двухколесная повозка с выпряженным мулом.

Ремс подошел к ней, заглянул внутрь. Увидел в лунном свете развернутый ковер, внутри совершенно пустой, больше не пахнущий металлом.

Вполне естественно.

Шорох за спиной. Ремс не стал оборачиваться:

— Я зажгу свечу.

Его не остановили, и через четверть минуты на маленьком квадрате внутреннего двора возник теплый оранжевый круг света.

Взгляд у Юзели был куда более жесткий, чем прежде. Но все такой же злой и не скрывающий раздражения. На руках, точно младенца, она баюкала двуручный меч, раньше завернутый в ковер.

— Что я увижу, если стяну с тебя портки? — спросила она.

— Что будет, если я попрошу тебя снять рубашку, расписная?

Она оскалилась зло, как волк:

— Опасные знания живут в твоей голове, служанка Мири. Зачем ты здесь?

Ее запах был многогранен и сложен.

Угроза. Разумеется, угроза. Тяжелая, давящаяся, затаившаяся, ждущая своей минуты, малейшего повода, чтобы вспыхнуть насилием.

Раздражение. Что ее тайна раскрыта. Что ей мешают. Докучают. Нарушают планы.

Любопытство. Запах любопытства был самым ярким и сдерживал до поры до времени и раздражение и угрозу.

— Мири не проклянет тебя за то, что не носишь платье, как того требует закон Храма?

Он поднял руку, показывая кулачную перчатку:

— Кто я, ты поняла по сфайраям.

— Не