Я бросила взгляд на Василия.

Да, так странно. Так страшно и так нелепо.

Еще позавчера он пытался мне что-то доказать, объяснить, признавался в любви – и вот. Лежит, и в нем нет чего-то очень важного.

Жизни…

Куда уходит душа?

Что там, за гранью?

Почему этими вопросами задаешься чаще всего на кладбище?

Психологи напишут развернутые тома и ответят на все вопросы. А заодно и диагноз поставят. Что до меня – мне просто жаль молодого парня, которому жить бы да жить. Радоваться жизни, влюбиться в хорошую девушку, детей наделать – вся его беда в том, что он оказался царским ребенком. А был бы пекарем или слесарем – глядишь, и прожил бы свои сто лет без лишних бед.

Жалко…

Я положила в общую кучу букет из роз и папоротника. Темно-красные, почти черные цветы смешались с остальной массой.

Прощай, Василий. И прости, если что было не так.

Я тебя не любила, полюбить не смогла бы никогда, но я и зла тебе не делала. Так уж спряли нить безжалостные богини судьбы. Мойры ли, норны, рожаницы… какая разница, во что верить? Результат все равно зависит не от нас.

– Я думала, будет больше пришедших, – заметила я.

– Во-первых, часть людей отсекают на подходах, – объяснил Александр. – Сама погляди, ни нищеты, ни откровенных зевак здесь нет.

– Верно.

– Во-вторых, люди не задерживаются. Стоят здесь только те, у кого есть приглашение в собор.

– А откуда известно, у кого оно есть?

– Понаблюдай за толпой. Сама увидишь – потихоньку подходят люди, спроваживают самых настойчивых…

– Понаблюдаю. Но к нам же не подходили?

– Машенька, твое кольцо отлично заметно.

Я посмотрела на руку, которой держала спутника под локоть. И верно, диск блестел и переливался на фоне черной перчатки. Ярко, отчетливо…

– А если это подделка?

– Даже если подделка – к чему связываться?

Я кивнула.

– Понятно. Что ж, ждем.

Ждать пришлось не только нам. Во дворец сегодня не пускали никого, кроме членов императорской семьи. Даже Романова не пустили.

Я видела на площади кого-то из юртов, показалось, что мелькнул Алябьев, но подходить и здороваться мы не стали. Ни к чему. Это похороны, а не светский раут. Все ждали.

Гроб стоял до полудня. Потом церкви разразились колокольным звоном – и на площадь вышли солдаты.

Все было четко, как на параде.

Раз – и гроб подхватывают.

Два – ставят на особую повозку.

Три – повозка под конвоем направляется к Успенскому собору.

И все это под протяжный колокольный звон, почти стон…

Народ тоже разделяется на две части. Меньшая, в том числе и мы вчетвером, направляемся к собору. Большая – раздается по сторонам.

На площадь выходит его императорское величество с семьей. Медленно проходит в собор, за ним туда же начинают втягиваться ручейки придворных, свитских, приглашенных…

У меня было приглашение, было и колечко. Так что мы направились к собору. Когда еще такое повидаешь?

Похороны царевича – мероприятие наполовину светское. И отмечать присутствующих тоже будут, и проявленное уважение-неуважение, и кто как отнесся, и как поклонился, и куда пришел…

Никуда от этого не денешься.

Мы четверо легко попали внутрь. Ваня с Петей откровенно поеживались и держались за нашими спинами. Я стояла и смотрела на происходящее.

Место нам досталось не слишком удобное, за большой колонной, половину собора было просто не видно, но мне и смотреть-то не слишком хотелось. А мальчишкам хватало с лихвой.

Что у Пети, что у Вани были широко открытые глаза – и такие же широко открытые рты. Мальчишки искренне удивлялись происходящему.

Патриарх лично принялся читать молитвы. Я лишний раз ощутила себя идиоткой.

Последний, кого я отпевала, был Храмов. Но там меня даже стоять не заставили – понятно же, дама после родов. Я так всю службу и просидела.

А тут-то!

Где поклониться, где перекреститься… Называется – почувствуй себя обезьяной. И что интересно – все остальные знали, когда и что надо делать. А я?

Хотя чего удивительного, у всех людей в школе был закон Божий. А у меня – история религии. Это намного интереснее, а главное – прививает критическое мышление. Но правильно молиться не помогает.

Ну и ладно, мимикрируем.

Я просто кланялась в тех же местах, что и остальные, а что с задержкой… подумаешь? Может, я вся в горе и плохо соображаю. Или просто по жизни тормоз.

Бывает.

* * *

Служба длилась целый час.

Пусть меня считают хоть ведьмой, хоть лично родственницей Люцифера, но голова у меня разболелась не на шутку.

Запахи.

Громадное количество народа – то есть шум, гам, вонь…

Собственно, молитва. У патриарха оказался на редкость пронзительный голос, ввинчивающийся в виски подобно буровой установке. Сначала просто закололо в висках, потом заломило всерьез. Потом я уже готова была взвыть в голос.

Слава богу, кошмар закончился, и все потянулись на свежий воздух.

Последняя часть.

Сожжение тела.

Первым из храма вынесли гроб. Потом потянулась императорская семья. И наконец – придворные.

Мы выходили в числе последних. Я вообще не люблю толкаться в общей массе, лучше уж немного подождать.

Мимо прошла императорская семья, потом юртовские, самые сливки общества, потом потянулась разная придворная наволочь…

– Мария Ивановна, рад вас видеть.

– Игорь Никодимович, – выдохнула я. – Здравствуйте.

– Александр Викторович.

– Игорь Никодимович.

Мужчины обменялись короткими кивками. Романов посмотрел на моих ребят.

– Ваши братья, Мария Ивановна?

– Да.

– Вы можете подойти поближе, все-таки ваше положение это позволяет.

Я покачала головой.

– Не стоит. Нам и тут неплохо.

– Как скажете, Мария Ивановна. Надеюсь, мы с вами потом побеседуем?

– Разумеется, Игорь Никодимович.

Романов отошел, и мы смогли выйти из храма.

Наконец-то. Свежий воздух. Какое это счастье!

– Маша, соберись. Еще около часа, и можно будет пойти домой, – дернул меня за руку Александр.

Я кивнула.