– А она боится не одного человека, а нескольких? Я правильно поняла?

Мария пожала плечами:

– Мне почему-то так кажется.

– Но ты не знаешь, кто они такие?

Мария покачала головой. Элизабет боролась с искушением рассказать ей о супружеской паре, которая обитала в старом сером доме много лет назад. И что, переехав отсюда во Фресно, эти муж и жена замучили и убили там ни в чем не повинную девочку. И что самое главное, на момент убийства Консуэла Мартинес была беременна и потом потеряла ребенка.

Кто знает, может, если рассказать все это Марии, она согласится до рождения ребенка уехать из этого дома? Однако если она откажется, то все равно страхи будут терзать ее даже больше, чем сейчас.

Какое-то время они смотрели телепередачи, перещелкивая три местных канала, которые ловил старенький телевизор.

Смотреть было почти нечего. За окном тем временем стало совсем темно. Они приготовили попкорн и, усевшись перед телевизором на диване, принялись смотреть старый вестерн с Джоном Уэйном, который ни та ни другая раньше не видели. В одиннадцать передавали последние известия, впрочем, ничего по-настоящему нового в известиях не было. Почти то же самое, что и каждый день. Затем настал черед местных новостей, главным событием которых был ежегодный сентябрьский фестиваль роз, который продлится в Сан-Пико целую неделю. Впрочем, до него еще оставалось целых две недели.

Сидя рядом с Элизабет на диване, Мария зевнула, и глаза ее начали слипаться. Оттягивать дальше было невозможно, настала пора ложиться спать.

– Почему бы тебе не лечь в постель, – спросила Элизабет, легонько толкнув Марию локтем. – Уже поздно, а врач говорит, что тебе нужен сон.

Мария кивнула и указала на стеганое одеяло, сложенное на стуле рядом с диваном, поверх которого лежала подушка в чистой наволочке.

– Если вам что-то понадобится…

– Спасибо. Я уверена, что буду спать сном младенца, – ответила Элизабет. Это была ложь, и еще какая! Ей крупно повезет, если она просто сумеет сомкнуть веки.

Мария вперевалочку прошествовала в спальню, а Элизабет на всякий случай проверила входную дверь. Она повернула предохранитель, убедилась, что он со щелчком встал на место, затем отправилась в кухню, чтобы убедиться, закрыта ли на замок задняя дверь. После чего вернулась в гостиную, где переоделась в голубую пижаму, которую захватила с собой.

Дверь в спальню Марии осталась открытой. Впрочем, Элизабет ее прекрасно понимала. Интересно, приняла ли она свое снотворное? – задалась мысленно вопросом Элизабет, но вслух не спросила. Вместо этого она расстелила по дивану стеганое одеяло, положила на одном его конце подушку, села и попыталась убедить себя, что ей хочется спать.

Кондиционер под окном негромко гудел. Даже в сентябре в Сан-Пико было жарко. Элизабет легла на диван и отдалась во власть этому легкому гулу. Как ни странно, ее довольно быстро сморил сон.

Проснулась она оттого, что где-то под ковром скрипнула половая доска. Она тотчас открыла глаза, и слух ее уловил стон, тот самый стон, который она слышала и в тот раз, когда оставалась в доме вместе с Заком. Затем послышался звук шагов, как будто кто-то крадучись двигался через гостиную.

Элизабет обвела глазами темную комнату, вслушиваясь в ночные шорохи. Звук повторился, как будто кто-то прошел мимо дивана. Впрочем, даже скудного ночного света хватило, чтобы увидеть, что в комнате никого нет. Элизабет медленно присела, вглядываясь в полумрак гостиной, и бросила взгляд на открытую дверь спальни.

Звук шагов переместился в ту же сторону, как будто кто-то невидимый прошел в открытую дверь. Элизабет сжалась от страха; сердце, казалось, было готово выскочить из груди. Трясущимися руками она сбросила с себя одеяло и осторожно поднялась и босиком, неслышно ступая по ковру, направилась в спальню.

Подойдя к открытой двери, она заглянула в нее. Мария лежала в кровати и, судя по всему, спала. Однако уже в следующий момент дыхание ее участилось, глаза под закрытыми веками забегами туда-сюда. Лежа на боку, Мария поджала ногу к огромному животу, как будто пыталась защитить своего ребенка. Она слегка пошевелилась, затем заворочалась и заметалась, а с губ ее сорвался сдавленный стон.

Элизабет шагнула к ней, однако не успела она сделать и пары шагов, как завыл ветер. В комнате сгустилась темнота, и тусклый лунный свет, что проникал в занавешенное легкими шторами окно, был бессилен ее прогнать.

Воздух словно наполнился электричеством. Элизабет почувствовала, как волоски на ее коже встали дыбом. Она тотчас отступила назад и прижалась к стене. Сердце стучало в груди подобно паровому молоту, во рту пересохло так, что язык, казалось, навсегда приклеился к небу. Воздух вокруг нее начал сгущаться и давить своим весом. Неожиданно ей сделалось нечем дышать. Затем комната затянулась сизой дымкой, словно ее наполнил некий бледный свет, который проник сюда непонятно откуда. Снаружи, едва ли не человеческим голосом, стонал и завывал ветер, жуткий, леденящий кровь, рисовавший картины кровавых мук и смерти.

Элизабет заставила себя сделать вдох и посмотрела на Марию. Та уже сидела посередине кровати, вытянув ноги. Взгляд ее был устремлен куда-то в пространство. Темные глаза были открыты, зрачки расширенные, но незрячие. Элизабет была готова поклясться, что она все еще спит.

В следующее мгновение воздух сгустился еще больше. Элизабет ощущала его густоту едва ли не кожей, а затем ее обоняние уловило слабый запах роз. Впрочем, вскоре запах сделался сильнее – неприятный, приторный запах, который с каждым мгновением становился все более омерзительным, так как к нему примешивался тошнотворный запашок гниения. К горлу Элизабет подступил комок, и она испугалась, что ее вот-вот вырвет.

Это мерзкое зловоние заполняло собой все пространство спальни, проникало в каждый ее уголок, поднималось к потолку, растекалось по полу.

А затем, так же неожиданно, как и появился, он пропал.

Элизабет бросила взгляд на Марию. Та по-прежнему, словно каменная статуя, сидела в постели. Губы ее шевелились, и хотя Элизабет не могла разобрать слов, она увидела, что взгляд девушки устремлен к чему-то в изножье кровати.

В этот момент Элизабет сделалось по-настоящему страшно. Наполнявшая комнату дымка пришла в движение, начала подрагивать, затем завертелась вихрем и стала сгущаться, а уже в следующее мгновение приняла очертание человеческой фигуры, которое с каждой секундой становилось все отчетливее и отчетливее.

Еще миг, и взору Элизабет предстала девочка, и она с трудом подавила в себе испуганный всхлип. Теперь она могла как следует рассмотреть ее: черные лакированные туфельки, пышная юбка, собранная складками на тоненькой талии, поверх юбки – нарядный, весь в рюшах, передник розового цвета. Волосы светлыми прядями ниспадали на плечи. Кожа была бледной, едва ли не прозрачной, на щеках легкий румянец.

Элизабет видела ее и вместе с тем сквозь нее, поскольку фигурка была почти прозрачной, ей был отлично виден письменный стол у стены и настольная лампа на нем.