Фрицхоф бы тем самым слугой, который прислал скопированные письма посла. А две ночи спустя погиб. Савко понятия не имел, как Орсо Фалери узнал, что этот человек был шпионом, но… он узнал, и поступил соответственно. Никаких публичных обвинений, дипломатического протеста, никакого танца из жалоб и отрицаний. Труп в реке.

Длинный кинжал или короткий меч, доложил Ханс. Так сказал стражник, который пришел туда после того, как дети сообщили о трупе на песчаной отмели. Обычно трупы именно там и находили — их выносило к изгибу реки на подходе к Мосту императрицы.

Савко заскрипел зубами. Выругался, что редко делал. Конечно, он ничего не мог поделать. Серессцы избегали публичных скандалов по поводу шпионажа, и он никак не мог — он понимал, что они действовали осторожно — обвинить их в этой смерти. А даже если бы и мог, это было бы ошибкой. Это не стоило дипломатической войны, а она бы началась, если бы он сделал безрассудное заявление. Его поймали на том, что он внедрил шпиона, и человек из-за этого погиб.

Ему кое-что пришло в голову. Он вызвал Витрувия в свой кабинет. Его юный любовник из Карша обладал многими талантами. На этот раз Савко не нуждался в его услугах убийцы, но следовало предотвратить возможность еще одной смерти. Теперь опасность, возможно, грозит той женщине, Вейт. Если нет, — ну, лишение ночных удовольствий для Орсо Фалери может стать необъявленным наказанием. Он послал Витрувия отозвать женщину и удалить ее из Обравича.

Но затем ему в голову внезапно пришла еще одна, более удачная мысль. Это можно осуществить. Он способен быть умным, хитрым, изобретательным. Канцлер улыбнулся в первый раз за день.

Он позвал помощника и попросил привести к нему одного из придворных художников. И указал, что это должен быть тот человек, который провожал нынешнего сересского посланника к императору.

Фалери был уверен, что эта женщина еще и шпионка, с той первой ночи, когда она явилась к нему. Это не означало, что ее надо убить, ничего столь вульгарного.

Нет, наверняка достаточно зарезать слугу, отправив его ночью с выдуманным поручением. Он знал, что ящик с документами в рабочем кабинете открывали, и знал, кто это сделал. Он доверял Гаурио, а Гаурио доложил ему, кто сменил его на посту у кабинета в ту ночь.

Немного удивляло то, что имперский шпион не знал очень простого трюка с оставленной на сундуке ниточкой, которая рвалась, или смещалась, если ящик открывали. И еще на слое пыли на письменном столе остался след, на том месте, куда ставили свечу.

Бумаги положили обратно в сундук. Это означало, что люди канцлера ничего не смогут обнаружить. Скопированные зашифрованные документы не могут ни сказать правду, ни солгать, если сам шифр является обманом, а настоящий метод — письмо потайными чернилами между строк.

«Сересса, — подумал Орсо Фалери, — далеко обогнала все остальные страны в этих делах». Эта мысль доставила ему определенное удовольствие. Убийство слуги не доставило удовольствия, но и не огорчило его. Властям необходимо обмениваться посланиями.

Он был совершенно уверен, что канцлер Савко (не глупец, следует это отметить) на время спрячет от него женщину. Жаль, иногда приходится страдать ради выполнения долга. В этом и заключается служба, не так ли?

Он надеялся, что ей вскоре разрешать вернуться. Он подал прошение о возвращении домой по окончании первого года службы. Если Джад будет милостив — и герцог Риччи, — прошение могут удовлетворить. А когда он вернется в город на каналах, могут произойти и другие хорошие вещи.

Однажды в теплый день он стоял в кабинете у окна, глядя на реку Обравича, когда вошел Гаурио с письмом из дворца. Фалери с интересом распечатал его. Потом он тяжело сел на ближайший сундук. И снова посмотрел на документ, который пришел вместе с письмом канцлера.

Это был рисунок, набросок. На нем он был изображен лежащим на большой кровати. Он был без одежды. Его запястья и лодыжки были привязаны к столбикам кровати. Рот открыт, можно предположить, что он кричит от наслаждения или от боли. Он был изображен лежащим на боку. Виден был его восставший член. У кровати стояла женщина, тоже раздетая, и любой, кто знал Вейт, узнал бы ее. Она держала короткий кнут с тремя хвостами. В задний проход Фалери был вставлен вызывающий смущение аксессуар — овощ. Он помнил ту ночь.

Он глубоко вздохнул. Несколько секунд ушло на то, чтобы успокоиться и подумать. Затем он послал Гаурио наверх, приготовить свой придворный костюм. Он пойдет в замок, сказал он. Да, немедленно. Его только что пригласили на вечер к канцлеру Савко.

По дороге туда, шагая с эскортом вверх, прочь от реки (его мысли прояснялись при ходьбе, а ему это было необходимо), Орсо Фалери кое-что осознал. Он не был ни смущен, ни испуган. Он был зол. И кто-то сейчас ему заплатит за это — в конце концов, он представитель республики Сересса.

Канцлеру Священной империи джадитов потребовалось очень мало времени, чтобы понять, что он допустил в этом деле большую ошибку.

Он слишком огорчился из-за того, что им не удалось разгадать шифр. И он даже через полгода продолжал считать этого купца-посланника неопытным человеком.

И то и другое было ошибкой.

Они находились в его личных внутренних покоях. Всех остальных он отпустил, даже Ханса, а Витрувий находился в другом месте, занимался девушкой.

— Я, — резко говорил Орсо Фалери, — назначен на должность посла при этом дворе всего на один год, возможно, на два. В какое бы неловкое положение я не попал из-за этой вульгарной выходки, пострадаю я один.

— Да? — произнес Савко. Он тянул время, внимательно наблюдал, но уже забеспокоился. Его собеседник был спокоен, точно подбирал слова, вовсе не выглядел потрясенным. Он думал, что все произойдет не так. Фалери проявлял сдержанный гнев, а не ярость. Он отказался от вина, нетерпеливо тряхнув головой, потом отказался присесть. В руке он держал конверт, в котором ему отправили рисунок. Он подождал, пока Ханс с поклоном вышел. Глядя на этого человека сейчас, Савко чувствовал уколы тревоги, его охватило дурное предчувствие, что эта встреча не доставит ему удовольствия.

— Вы, напротив, являетесь канцлером Священной империи джадитов. У вас огромные обязательства перед всем миром.

— По милости Джада и императора, это правда.

— Ваше поведение отражается на благосостоянии этого двора и императора Родольфо.

— Я всегда старался действовать, исходя из этого.

— Что вы говорите? Это относится и к тем минутам, когда вы проникаете в мальчика из Карша, или когда он проникает в вас? И в какой позиции вы бы предпочли быть нарисованным, канцлер? Можно изобразить ту или другую, конечно. Или и ту и другую! Не обязательно делать один рисунок. А у нас в Серессе есть очень талантливые художники, как вам известно.

— Я понятия не имею, о чем вы говорите. И нахожу оскорбительным, посол, что…

Фалери удивленно поднял брови.

— Оскорбительным? Уверен, что это так. Вы будете еще более оскорблены, когда увидите это произведение искусства, уверяю вас.