У человеческих существ не просто исключительно длинное детство – мы и во взрослом состоянии сохраняем много ярких детских черт, как физических, так и психологических. Биологи называют эту особенность неотенией[272]. Даже во взрослом возрасте люди сохраняют потенциал безграничного любопытства, исследования и игры, столь характерный для детей.

Более того, в нашем распоряжении есть целый диапазон взрослых институций – спорт, изобразительное искусство, театр, наука, – которые как бы узаконивают игру. Эти институции служат взрослым отражением тех масштабных исследований физического и психологического мира, которые мы наблюдаем в ходе детской игры, но при этом они теперь комбинируются со сосредоточенностью, драйвом и целеустремленностью, присущими взрослым.

В индустриальном и постиндустриальном обществе работа играет ключевую роль, однако она вступает в конфликт и с заботой о беззащитных, и с игрой. Работа обеспечивает доступность ресурсов, необходимых для попечения о стариках и детях, а также ресурсов, необходимых для игры. Те же противоречия, что определяют наше отношение к игре, влияют и на наше отношение к попечению.

Иногда мы относимся к взрослым играм – спорту, искусству или науке – просто как к личным прихотям, очередному потребительскому товару, который можно приобрести, заработав на него или благодаря прихоти богатого мецената. В других случаях мы считаем эти взрослые игры просто еще одной, не такой явной, формой работы, ценной лишь постольку, поскольку она приносит какие-то практические результаты: физическое здоровье, удовлетворенность, усовершенствованные технологии или улучшенное медицинское обслуживание. Каждая заявка на научный грант должна в обязательном порядке включать раздел, в котором проект оправдывается с точки зрения прикладных результатов.

Ирония здесь заключается в том, что в долгосрочной перспективе игра не дает никаких практических преимуществ – идет ли речь о детской или взрослой игре (что, безусловно, справедливо и в отношении научных исследований). Это устроено так именно потому, что человек играющий, будь он взрослый или ребенок, и не стремится извлечь из игры конкретных практических выгод. Фундаментальный парадокс, свойственный балансу исследования и эксплуатации, заключается в следующем: чтобы в долгосрочной перспективе достигнуть разнообразных целей, вам следует решительно отказаться от каких-либо целей здесь и сейчас.

Точно так же как мы обеспечиваем для детей ресурсы и пространства для игры – не настаивая при этом, чтобы их игры дали какие-то немедленные практические результаты, – нам следует вести себя с учеными, художниками и вообще всеми, кто исследует пределы возможностей человека.

Ценность подобного подхода к игре хорошо видна в контексте постиндустриальных и прединдустриальных обществ. Процветающие высокотехнологичные компании, такие как Google и Pixar, от сотрудников которых требуются инновационность и креативность, специально отводят время и организуют пространство для игры. Компания Google в течение многих лет позволяла сотрудникам в течение определенного времени каждую неделю разрабатывать идеи, которые казались им интересными. В штаб-квартире компании Pixar есть потайные коридоры, ведущие к секретным рабочим кабинетам и переговорным, найти которые можно, только пройдя своего рода квест.

Одно из наиболее выдающихся свидетельств ценности игры, будь то для детей или взрослых, которые я только видела, – это документальный немой фильм “Нанук с севера” (Nanook of the North, 1922). В этом фильме показана жизнь охотника-инуита по имени Нанук и его семьи: эти люди пытаются выжить в одном из самых суровых регионов планеты, и единственное, что у них есть, – это их навыки охоты и собирательства.

В фильме есть эпизод, когда Нанук мастерит игрушечные нарты для своего обожаемого маленького сына. Отец с сыном упоенно возятся в снегу – картина, знакомая любому канадскому родителю, такому как я. Казалось бы, ничем не примечательный эпизод, но давайте остановимся и немного подумаем. Подумаем о том, какая огромная доля ВВП этой семьи, и так балансирующей на грани выживания, была потрачена на строительство санок и на веселую возню с ними. Однако Нанук твердо знал, что нет лучшей инвестиции в будущее его сына, чем игровое исследование снега и льда. Мы, жители богатейшей страны мира, до сих пор не усвоили этот урок.

Итак, зачем нам быть родителями? Что придает заботе о детях смысл и ценность? Быть родителем и воспитывать ребенка – достойное занятие не потому, что в будущем оно даст некий конкретный результат, и не потому, что в результате получится взрослый с набором определенных качеств. Нет, если мы настоящие родители, это позволяет нам впустить в мир новое человеческое существо, и в буквальном, и в фигуральном смысле. Каждый новый ребенок совершенно уникален и непредсказуем: он – плод новой сложной комбинации генов и опыта, культуры и везения. И каждый ребенок, если о нем заботятся, вырастет во взрослого, который будет способен создать новую, непредсказуемую, уникальную человеческую жизнь. Эта жизнь может получиться радостной или печальной, благополучной или неудачной, полной гордости или сожалений. Если она будет подобна большинству ценных человеческих жизней, в ней будет все это – и хорошее, и плохое. И сама наша безусловная преданность ребенку, о котором мы заботимся, – это способ почтить и поддержать такую уникальность.

Часть воодушевления, но также и моральной глубины процесса, который мы называем воспитанием ребенка, заключается в том, что хороший родитель создает взрослого, который сможет принимать собственные решения, пусть даже и весьма неудачные. Надежное, стабильное детство позволяет детям познавать мир, испытывать совершенно новые способы жить, быть, принимать на себя риск. Но ведь риск – это не риск, если не существует варианта с плохим исходом. Если нет хоть какой-то вероятности, что наши дети потерпят неудачу, став взрослыми, – значит, мы не вполне преуспели как родители. Но если вы хороший родитель, то это позволяет детям достичь успехов в таких вещах, которые вы никогда бы не смогли предсказать и тем более попытаться развить в ребенке.

Попробую вернуться к вопросам, с которых я начала эту книгу. Правильно ли я действовала, когда воспитывала своих детей? Как я повлияла на то, какими они стали? Задаваясь этими вопросами, я более чем когда-либо убеждена, что они попросту неудачно поставлены.

Ни один из моих детей не повторил мою жизнь. Нет, каждый из них создал самоценную и уникальную собственную жизнь – жизнь, которая сочетает в себе мои ценности и традиции с ценностями и традициями других людей, учивших моих детей и заботившихся о них, изобретения их поколения и их собственные изобретения. Возможно, иногда я прихожу от них в замешательство или даже слегка возмущаюсь (серьга в носу?.. гангста-рэп?..), но гораздо чаще я приятно удивлена или даже очарована (фермерские магазины деликатесов! экологически чистая деревянная мебель!). Лучшего бы я и желать не могла.

Дети и родители, прошлое и будущее в общем круговороте движутся сквозь время, и в этом танце заключена глубинная часть человеческой природы, возможно глубочайшая. Но есть у нее и трагическая грань. Мы, люди, наделены способностью видеть себя в долгосрочной исторической перспективе. Сейчас мы смотрим на это более научно, но всегда помнили о своих предках, прародителях и духах тех, кто уже покинул этот мир.