Мы хотим, чтобы люди – по крайней мере, в известных границах – сами распоряжались собственной жизнью и отвечали за нее. Но мы в той же степени хотим защитить людей от их собственных наиболее разрушительных импульсов. И как быть, если эти худшие импульсы затрагивают их детей? Решение на данный момент – это известная своей неэффективностью система патронажного воспитания, в которой наименее социально защищенных детей перебрасывают туда-сюда от биологических родителей к плохо оплачиваемым приемным или в интернаты. Но что могло бы стать лучшей системой? Это и впрямь тягостные вопросы, и Исайя Берлин снова напоминает нам, что простого ответа тут не будет.

Отдельный человек может решить, брать на себя заботу о детях или нет. Возможно, не так уж легко решить, какой степенью самостоятельности родители должны обладать в принятии решений, касающихся детей, – и в какой степени эти решения должно принимать общество в целом. Но мы согласимся, что забота о детях важна – столь же важна, как ценность самой человеческой жизни; кроме того, она особенно важна из-за последствий, к которым она приводит. Мы согласимся, что для воспитания ребенка требуется много времени, сил – и денег. Согласно последним данным, на то, чтобы вырастить ребенка в США, в среднем требуется 245 000 долларов, и это не считая стоимости обучения в колледже[264].

Однако на самый насущный из всех этих вопрос у нас как раз есть ответ. Как мы можем гарантировать, что дети получат ресурсы, необходимые для того, чтобы вырасти и расцвести? То, что множество американских детей не получают необходимых для этого ресурсов, – это одна из тех катастроф, что неторопливо, словно в замедленной съемке, разворачиваются у нас на глазах и которые мы уже привыкли воспринимать как нечто само собой разумеющееся. Статистику мы все знаем – и она безрадостна: в богатейшей стране мира более одной пятой всех детей растут в нищете[265]. Малоимущих среди детей больше, чем в какой-либо еще возрастной группе. Труд в профессиях, связанных с заботой о детях, особенно о самых маленьких, оплачивается хуже, чем труд в любой другой профессиональной группе. И катастрофическая ситуация продолжает ухудшаться: процент детей, живущих в бедности, за последние десять лет увеличился. И гораздо хуже, чем нищета сама по себе, тот факт, что все больше детей растет в изоляции и хаосе.

В небольшом сообществе охотников-собирателей само собой подразумевалось, что ресурсы достаются детям и тем, кто за ними ухаживает. Как мы уже видели в главах, посвященных эволюции, отличительные и яркие характеристики Homo sapiens (такие эволюционные феномены, как парный союз, аллопарентальный уход, вклад дедушек и бабушек) развились у нас именно для того, чтобы дети были обеспечены ресурсами несмотря на то – и именно потому, – что сами дети не в состоянии производить или добывать эти ресурсы. И разумеется, эти эволюционные импульсы никуда не исчезли: стремление накормить голодного ребенка столь же сильно и универсально, как и любая эмоция, какую мы в состоянии вообразить.

Но этот маленький персональный импульс сложно преобразовать в политическое решение в большом индустриальном или постиндустриальном обществе. Общепринятый подход в индустриальном мире – это что ресурсы представляют собой вознаграждение за целенаправленный труд (хотя, конечно, гораздо больше похоже, что это просто результат чистого везения). Заработать эти ресурсы и средства – это всецело твоя личная забота как индивидуального работника, и использование этих ресурсов для ухода за ребенком становится лишь еще одной разновидностью потребительских расходов. У нас нет никакого политического способа артикулировать специфическую ценность заботы о детях.

В мире, который устроен таким образом, забота о детях неизбежно оказывается заложником других социальных проблем. В частности, в США родители и дети оказываются в плену неразрешимой дилеммы: вы либо должны отказаться от работы – то есть отказаться именно от тех ресурсов, которые необходимы вам, чтобы вырастить ребенка, – либо направить значительную часть вашей зарплаты на то, чтобы оплатить услуги других людей, которые будут присматривать за вашим ребенком и заботиться о нем. В любом случае это неизбежно означает, что доходы тех, кто воспитывает детей, относятся к числу самых низких в стране.

Разумеется, когда-то эту проблему решали, увязывая ресурсы, необходимые для выращивания ребенка, с браком. Это классическая картина нуклеарной семьи: отец зарабатывает средства где-то за пределами дома, а затем делится заработанным с матерью, которая не работает и занимается исключительно детьми. Кому-то подобная модель кажется естественной и единственно возможной, однако на самом деле это был совершенно специфический подход, который появился в XIX–XX столетиях в ходе индустриализации.

Мы часто говорим о том, что лишь к 1970-м годам женщины постепенно перестали сидеть дома с детьми и начали выходить на работу. Но мы забываем о том, что и отцы тоже начали покидать дом ради работы сравнительно недавно[266]. До XIX и даже до начала XX века большинство людей жило и работало на фермах или трудилось в небольших местных лавочках или мастерских. В 1830 году 70 % американских детей жили в семьях, где оба родителя работали на ферме; лишь 15 % жили в нуклеарных семьях, где отец работал, а мать была домохозяйкой[267]. К 1930 году лишь у 30 % детей были родители-фермеры, а 55 % детей росли в нуклеарных семьях. В 1970-е годы устройство семей снова начало меняться, и к 1989 году менее трети детей росло в нуклеарных семьях – большинство детей воспитывались двумя работающими родителями (или работающим родителем-одиночкой). При этом процент детей, живущих в неполных семьях, неуклонно возрастал: к 2014 году более 30 % детей жило с родителем-одиночкой[268].

Что касается жизни на ферме, то отцы и матери, да и семьи в целом, обычно совмещали работу и заботу о детях. Лишь когда место работы отделилось от места жительства, разделились работа и забота о детях.

Разумеется, недостатки варианта, когда мать не работает и посвящает себя дому и детям, в наши дни уже очевидны. Такие женщины не могут испытать чувства удовлетворенности от успешно сделанной карьеры и от своих профессиональных достижений. Подобная модель ставит и матерей, и детей в полную зависимость от отцов, а поэтому делает и первых, и вторых очень уязвимыми. В то же время она отчуждает отцов от детей и от заботы о детях. Подобные минусы проявляются особенно очевидно, когда становится легким и доступным развод (каким он и должен быть – но по другим, не связанным с нашей темой причинам). Риск, что все это негативно скажется на ребенке, особенно возрастает, когда единственным способом получить средства на его воспитание становится юридическое давление на озлобленного бывшего супруга.