По крайней мере с 1970-х годов модель матери-домохозяйки начала распадаться. Отчасти это результат женского движения, поскольку женщины справедливо стремились получить большую самостоятельность и автономность. Но дело также и в экономических причинах. Средний семейный доход стало возможно поддерживать лишь при условии, что женщина тоже будет работать. Однако на смену домохозяйке, вышедшей на работу, не пришли никакие другие институции.

Это имело катастрофические последствия для детей, особенно для детей из малоимущих семей. В общине охотников-собирателей или в аграрном обществе ребенок живет в расширенной семье, где всегда есть кому за ним присмотреть. В традиционной нуклеарной семье у ребенка по крайней мере есть двое родителей, и оба были заняты тем, чтобы обеспечить ребенка ресурсами и заботой. Но в современной Америке дети часто оказываются на попечении матери-одиночки, которой приходится и работать на полную ставку, и воспитывать ребенка. Это запускает порочный круг: дети, которые воспитываются в неблагополучной и бедной среде, повзрослев, с меньшей вероятностью смогут обеспечить необходимые ресурсы для собственных детей. Это обстоятельство внесло свой вклад в растущее неравенство и уменьшение социальной мобильности.

Есть хорошо известный и достаточно прямолинейный способ решения подобных проблем – он уже принят на вооружение в большинстве цивилизованных стран. Это решение заключается в признании того факта, что обеспечение детей ресурсами – это ответственность не только биологической матери и даже не биологических матери и отца вместе, но также общества в целом. Совершенно ясны моральные основания и благотворные практические последствия таких установлений, как всеобщее пренатальное наблюдение, патронажные сестры и нянечки, оплачиваемый декретный отпуск для мужчин и женщин, доступные и бесплатные ясли и детские сады, а также прямые субсидии для родителей.

Подобная практика и в самом деле улучшает жизнь детей в целом – по сути дела, это один из самых бесспорных социологических выводов в принципе[269]. Многочисленные исследования показывают, что вмешательство общества с целью поддержки родителей маленьких детей благотворно сказывается и гораздо позже, когда эти дети становятся взрослыми. Такое вмешательство может принимать форму различных “патронажных” программ, когда медицинские сестры или няни, приходящие на дом, обеспечивают ребенку дополнительную заботу и заодно консультируют родителей. Общество может также обеспечить качественные ясли и детские сады, оплачиваемые декретные отпуска или просто дотации для родителей. При наличии такой поддержки из детей вырастают более здоровые взрослые, которые с большей вероятностью будут иметь более высокие доходы и с меньшей вероятностью окажутся в тюрьме.

Может ли все это быть аргументом в пользу модели родительства – подхода, согласно которому родители “формируют” ребенка с определенным набором качеств, чтобы из него вырос взрослый с определенным набором качеств? На самом деле нет. Подобные общественные программы в поддержку раннего детства влияют лишь на вероятности в той или иной социальной группе: нам все еще очень трудно прогнозировать, насколько преуспеет (или потерпит неудачу) в будущем тот или иной конкретный ребенок.

Кроме того, подобные интервенции общества практически не влияют на такой показатель, как результаты тестов в ближайшие несколько лет, – чего вполне можно было бы ожидать, если бы последовательное “формирование” ребенка в самом деле вело к появлению желаемого типа взрослого. Вместо этого часто наблюдается “эффект запаздывания” (sleeper effect) – то есть последствия вмешательства (поддержки) проявляются лишь много лет спустя[270]. Вмешательство общества в условия раннего детства влияет на здоровье и благополучие взрослых, которые вырастают из этих детей. Но так происходит потому, что достаточное количество ресурсов в раннем детстве создает для детей фундамент, на котором они смогут благополучно выстроить свою взрослую жизнь.

Один из самых эффективных способов предоставить ресурсы детям – это общедоступные, бесплатные и качественные ясли или детские сады. Сегодня это один из важнейших вопросов американской политической повестки в области детства – и тот редкий случай, когда в решении проблемы участвуют и правые, и левые. Однако даже в этом вопросе существует конфликт между формирующей концепцией родительства и подходом родителей, которые любовно и преданно растят своих детей, – то есть между моделью плотника и садовника.

Воспитатели детских садов и няни больше тяготеют к “модели садовника”: в конце концов, всегда считалось, что такая институция, как детский сад, вполне соответствует своему названию – это в самом деле сад, где дети свободно растут (и в этом его отличие от школы). Однако сегодня эти воспитатели-“садовники” оказались зажаты между двумя группами, исповедующими модель “плотника”. Одну из этих групп образуют родители, которые непременно хотят вытесать из своих трехлетних малышей гарвардских первокурсников. Другую – политики, которые хотят гарантированных “результатов” (воплощенных в высоких экзаменационных баллах). Обе эти группы настаивают на том, что в дошкольном воспитании также следует перейти к инструментальной модели “плотника”. Одна нью-йоркская мать подала в суд на детский сад, куда ходил ее ребенок, потому что дети там “просто играли”, а не “готовились к тестам”[271]. Вы могли обратить внимание на эту тенденцию даже на уровне языка: в дискуссиях на эту тему термин “дошкольное образование” (preschool) практически вытеснил понятие “заботы о ребенке” (child care) – словно заботиться о ребенке менее ценно, чем дать ему формальное школьное образование.

Однако подобный инструментальный взгляд на детские сады неверен – более того, он непродуктивен и приводит к противоположным результатам. Детский сад следует рассматривать не как инструмент образования, а как способ обеспечить заботой беспомощных детей, потерявшихся в мобильном, рассредоточенном и огромном индустриальном обществе. Жизнь в современном мире устроена таким образом, что прежние модели заботы о детях уже сложно использовать и поддерживать. Мы не можем больше рассчитывать ни на модель, которая использовалась в мире охотников-собирателей и в аграрных обществах, – расширенная семья, постоянно живущая на одном и том же месте, – ни на модель раннего индустриального общества, где отец работал, а мать сидела дома с детьми. Сегодня дошкольные учреждения – единственная альтернатива.

Однако ясли и детские сады должны стать настоящими, подлинными садами, где расцвели бы дети и из богатых, и из бедных семей. Эти сады не должны – как, похоже, желали бы некоторые родители из среднего класса – превратиться в мастерские, в которых производится первая, черновая обтеска ребенка в процессе изготовления из него успешного взрослого. Также не нужно воспринимать дошкольные учреждения лишь как первый этап “подготовки детей к школе” – как если бы единственной целью заботы о малышах было выращивание из них дошкольников, которым впоследствии удастся преуспеть в одном чрезвычайно странном учреждении – в школе.