— Но кто же тогда… переносит? Если не этот камень?

— А вот это уже совсем другой вопрос, — задумчиво проговорил Одинцов. — Но можно с определенной долей уверенности предположить, что тебя перенесла из твоей реальности сюда, в 1980-й, некая сила, с которой повстречались в лесном ханты-мансийском «куполе» твои родители.

— То есть вы хотите сказать, что этот серый камень — нечто вроде пульта управления, а сам «купол» был чем-то типа телевизора для него?

— Эта версия имеет право на существование, — подтвердил полковник, хотя его слова и прозвучали, на мой взгляд, несколько уклончиво. — Однако меня, дорогой ты мой Александр Николаевич, интересует кое-что другое. Откуда у тебя такая прямо-таки железная уверенность, что сюда, в восьмидесятый год, ты попал именно благодаря своей маме? Я имею в виду твою биологическую мать, Ольгу Антоновну Иноземцеву.

— Ну, как…

Признаться, вопрос полковника меня несколько озадачил.

— Она же сама мне об этом сказала. Всю ночь продержала камень в своей руке, а наутро я уже тут, как по заказу.

— Вот именно, — подтвердил Владимир Иванович. — Но почему ты считаешь, что именно это и привело к твоему… эээ… перемещению сюда?

— А что еще тогда?

Я обалдело уставился на полковника. Ну, надо же: только я нашел причину того, как и благодаря кому попал сюда, в эту новую реальность, можно сказать, возвратился в свою молодость, и что же? Меня сейчас натурально тычут мордой в пол, как нерадивого котенка-несмышленыша, и говорят: ты не прав, всё было не так, более того, всё было совсем иначе? Ну, знаете ли…

— Простите, Владимир Иванович, но я вас что-то совсем не понимаю, — сказал я, даже не пытаясь скрыть своего раздражения.

И тут неожиданно заговорила Анна.

— Саша, ну, чего же тут непонятного? Вот представь, что тебе нужно сделать лед в морозилке холодильника. Или, скажем, поджарить яичницу. Что ты делаешь в этих случаях?

Я пожал плечами.

— Ничего особо не делаю. Просто кладу формочку с водой в морозилку.

— А яйца разбиваешь на сковороду, верно?

Я тупо кивнул.

— Но прикинь: холодильник сам ведь не будет морозить, и сковородка сама по себе яиц не испечет, верно? Сковороду надо поставить на огонь, а значит, подвести к плите и горелке газ, просто повернув ручку конфорки. Легким движением руки, как говорится. А холодильник нужно как минимум включить в сеть и убедиться, что он исправен. Так и ваш с мамой камень, Сашенька. Сам по себе он никого не может отправить через года и расстояния, к нему нужно как минимум подвести энергию какую-то — как газ или электричество к тебе на кухню. Теперь врубаешься?

Я ничего не ответил, но посмотрел на Анну с большим уважением.

— Интересный образ и вполне наглядный, сразу видно будущих журналистов, — одобрил полковник. — В этом случае, таинственный «купол», куда однажды вошли твои родители, Саша — это некий аналог «кухни», если использовать терминологию Аннушки.

— Ладно, — согласился я. — А что тогда сыграло роль газа? Или электричества?

— А что сыграло роль газовой плиты? Или холодильника? Мы этого не знаем, Саша, и вряд ли узнаем, пока в нашем распоряжении не будет хотя бы одного очевидца. Непосредственно побывавшего в этом самом «куполе».

Признаться, мне не понравилось, как этот Одинцов сказал: «в нашем распоряжении». Очень даже не понравилось. Но многолетний журналистский, да и элементарный житейский опыт давно приучили меня по возможности не высказывать вслух собственные мысли в адрес тех, кого они непосредственно касаются. Себе, как говорится, дороже.

Поэтому я нацепил на собственную физиономию вполне легкомысленное выражение и небрежным тоном произнес:

— Если вы говорите о моей ма… об Ольге Антоновне, то вряд ли она сейчас будет вам полезной. Вы же прекрасно знаете, что она не помнит почти ничего из своего пребывания в этих треклятых «полостях». Представляю, сколько ее мурыжили и врачи, и ваше, кстати, ведомство, Владимир Иванович! А в результате? Полный провал в памяти именно на этот период. Тринадцать лет вылетели из головы этой бедной женщины, как из пушки воробей.

Одинцов некоторое время смотрел на меня с очень странным выражением лица, которое я у него уже видел. Будто он рассматривает в микроскоп какую-нибудь диковинную амёбу или инфузорию-туфельку. И при этом прикидывает: а что будет, интересно, если мы сейчас отрежем ей ногу? А две?

Но «полковник почти в отставке» удивил меня и на сей раз. Потому что спросил с почти искренним удивлением:

— А почему ты думаешь, Саша, что это сделала твоя мама? Я имею в виду твое перемещение во времени.

К такому повороту в нашей беседе я, признаться, вовсе не был готов. Хотя ожидал, кажется, чего угодно…

— Не моя… мама? Что вы хотите этим сказать, Владимир Иванович? А кто же тогда это сделал?

— Ну, сделал-то, похоже, все-таки этот аномальный «купол». Или обитающая там некая сущность, о существовании которой мы можем только осторожно предполагать. Но сейчас речь не о том. Речь идет о людях, Саша, и тут можно уже оперировать реальными фактами. Внутрь «купола» ведь вошли два человека, ты не забыл этого, надеюсь?

— Нет… — ошалело покачал я головой. — Вы что же, имеете в виду…

— Павла Иноземцева, — договорил за меня отец Анны. — И твоего биологического отца, между прочим.

— Ну, и что? Причем здесь он?

— А ты не исключаешь мысль о том, дорогой мой Александр, что твой отец, геолог Павел Иноземцев вполне может быть причастен к твоему… эээ… перемещению? А что, если это вообще сделал твой отец? Каким образом — мы не знаем. Но разве можно исключать такую возможность?

— Он не вышел из «купола», — сухо и бесстрастно пробормотал я.

Ничего не могу с собой поделать, но в моей памяти не осталось никаких воспоминаний о Павле Петровиче Иноземцеве. На присланной мне фотографии был запечатлен совершенно незнакомый мне человек в брезентовой штормовке цвета «хаки». И при упоминании о нем сейчас в моей душе не шевельнулось абсолютного ничего. Словно его никогда и не было.

— Именно, — подтвердил Одинцов. — В отличие от своей жены он не вышел обратно. Во всяком случае, нам…

Полковник сделал краткую, но вполне весомую паузу.

— … нам об этом ничего не известно. Разумеется, никто не исключает такой возможности. Но тогда встает целый ряд вопросов, главный из которых: почему за все эти годы твой отец, Саша, так до сих пор нигде и не объявился? Зачем скрывается? Потому что ему есть что скрывать?

— Это уже начинается какая-то конспирология, — заметил я.

— Конспирология, между прочим, тоже по нашей части, — ответил полковник. — Но только при наличии каких-то фактов, конкретных