На стоянке их встретило множество взглядов: Флори успела заметить троих людей под брезентовым навесом, еще пара любопытных высунулась из окон, а кто-то наверняка подсматривал тайно. Чармэйн уже собралась познакомить ее со всей труппой, однако из дальнего фургона совсем не вовремя показалась Габриэль и велела немедленно спрятаться, чтобы не простудиться.

Вдвоем они забрались внутрь и разместились среди целой кучи хлама: не то одежды, не то тканевых кулис, не то еще какой пыльной бутафории. Зато здесь было тепло и приятно пахло костром и готовящейся на нем едой. Вскоре к ним заглянул худощавый парень со впалыми щеками и рыбьими глазами навыкат. Он принес две металлические плошки с ужином и тут же исчез.

Обжигая пальцы, язык и губы, Флори в считаные минуты расправилась с порцией печеной картошки, впервые за день почувствовав приятную тяжесть в животе.

Вскоре фургон пополнился двумя пассажирами: косматый водитель назвался трубачом, а второй, тот самый рыбоглазый, оказался простым подай-принеси, обслуживающим всю труппу. Шепотом Чармэйн добавила, что он отрабатывает деньги, которые задолжал ее отцу, хотела сказать что-то еще, но тут появилась Габриэль. Как только она уселась рядом с сестрой, фургон завелся и затарахтел. Эхом ему откликнулись два остальных, стоящих позади.

Пьер-э-Металь становился все ближе, однако это не могло успокоить Флори. Тревога по-прежнему сжимала сердце, а мысли возвращались к Офелии и становились молитвами. Привалившись к вороху скомканной ткани, пропахшей пылью и щелоком, Флори устало смежила веки.

Габриэль оказалась болтливой сплетницей и тут же принялась рассказывать Чармэйн о марбровской певичке, сбежавшей из труппы вместе с заезжим актером. Флори была безразлична к пустой болтовне и все же невольно слушала. Вначале Габриэль разразилась порицаниями эгоистичной девице, подло бросившей труппу на произвол судьбы, затем завела оду гастролеру и спустя время пришла к выводу, что ради такого красавца не грех и удрать.

– В самом деле, – ответила Чармэйн безучастно.

Габриэль мечтательно вздохнула.

– Признаться, у меня все не выходит из головы тот парень из «Сан-Порта». Он хорошенький… И все выступление глаз с меня не сводил.

– Конечно, ты же ему на колени запрыгнула как бешеная кошка, – не сдержалась Чармэйн и тут же болезненно ойкнула. Видимо, получила еще один нравоучительный тычок локтем.

– Даже если и так, – прошипела Габриэль, – это не отменяет того, что я ему понравилась!

– Ты всем нравишься, Габи, – поддакнула Чармэйн, усвоившая урок. Только лесть и согласие, никаких возражений.

Самовлюбленная Габриэль и дальше болтала о парнях, разбирая их по косточкам, по каждой части тела, достойной девичьего внимания, Чармэйн продолжала соглашаться, их голоса звучали все глуше и бессвязнее. Под успокаивающий бубнеж и тряску фургона паутина сна сплелась особенно крепко.

Чувство времени растворилось в дреме, и когда Флори очнулась, она не знала, как долго проспала. Фургон несся по дороге, грохоча на ухабах, водитель насвистывал мелодию, редкие всполохи огней мелькали за окном. В одну из таких вспышек Флори увидела Габриэль, которая увлеченно рылась в чемодане, перебирая и перекладывая его содержимое. В потемках она с трудом различала вещи, а потому хватала каждую и изучала на ощупь.

– Что ты делаешь?! – возмущенно ахнула Флори, больше не в силах терпеть похабного отношения к своему скарбу.

– Рассматриваю вещи, что ж еще, – ничуть не смутившись, сказала Габриэль. – Хорошо, что ты проснулась. Я как раз хотела попросить, чтобы ты перешила кое-что.

Не успела Флори возразить, как в нее полетел комок ткани. Поймав его, она сразу поняла, что держит в руках жилет из столичного ателье. Прежде аккуратно сложенный, стараниями неотесанной девицы он превратился в смятую тряпку.

– В груди маловат, надо пуговицы перешить, – деятельно продолжала Габриэль.

От такой вопиющей наглости в один момент в ней вспыхнула злость. Флори даже подскочила на месте, едва сдерживаясь, чтобы не наброситься на эту нахалку.

– Я не продавала тебе все! И уж тем более не позволяла рыться в моем чемодане.

– Да плевать я хотела на твои разрешения, – фыркнула Габриэль. Рука ее скользнула в карман, а покинула его, сжимая… ножницы. Это вызвало не испуг, а скорее разочарование. Неужели во всем мире нет места, где можно чувствовать себя в безопасности?

С ледяным спокойствием Флори, поражаясь своей выдержке, сказала:

– Убери ножницы, иначе обнаружишь их у себя в глазу. Клянусь.

Водитель сдавленно крякнул, потешаясь над их перепалкой, хотя им обеим было не до шуток. Флори всерьез ожидала нападения и намеревалась исполнить угрозу, чтобы защитить себя. К счастью, дело до этого не дошло. Ее слова прозвучали столь убедительно, что даже несговорчивая девица сразу уступила. От досады Габриэль двинула чемодан ногой, вернулась на место, а затем избавилась от ножниц, показательно выбросив их в окно. Когда в фургон ворвался поток холодного воздуха, спящая Чармэйн беспокойно заворочалась, кутаясь в накидку, и снова затихла в безмятежном покое.

Оставшуюся часть пути Флори не спала.

Глава 14

Горящие дома

Ризердайн

Ризердайн сидел в гостиной, развалившись в излюбленном кресле и нарушая собственное правило: «не пить в одиночку», хотя именно одиночество он и пытался утопить на дне бутылки. Прежде тишина давала мыслям свободу, сейчас же крепко держала в тисках, напитывала тревогу, из которой прорастало отчаяние.

Он ведь и без того знал, что нельзя привязываться к людям, нельзя зависеть от них. Он уже не мог действовать так уверенно без мудрых советов Саймона, не чувствовал той силы, что вселяла поддержка Илайн, не испытывал того спокойствия, обретенного рядом с Флори. Никого не осталось с ним, даже Флинн не выдержал его скверного характера и не стал спорить, когда Риз попросил оставить его. Он оттолкнул всех, кто тянул его из болота, а теперь погряз в нем по уши. Самонадеянно заявил Саймону, что справится сам, хотя не раз только благодаря ему и спасался от провала. Сорвался на Илайн и прогнал ее как предательницу, в упор не замечая того, кто представлял истинную угрозу. А затем, ища утешения, перешел черту – и разрушил теплую дружбу с Флори.

После той глупой ситуации на пирсе Риз мучил себя тем, что отказал ей в помощи. Почему он был так резок? Приревновал, оскорбился ли, когда его отвергли, или просто разозлился из-за притворства Флори?

Раньше он интуитивно избегал девушек, которые могли заполучить его сердце и приколоть к выставочной доске, точно бабочку, а теперь знал, от чего бежал: от разочарования, бессилия и тупой гудящей боли в груди. Словно внутри он был полым, как дерево без сердцевины, и пытался наполниться хотя бы портвейном,