– Оттуда. – Я попыталась сохранитьравновесие и показала рукой вверх, то есть на дорогу над переходом.

– Как тебя звать?

– Света.

– А ты где живешь? – Глаза бродяги струбой загорелись жадным похотливым огоньком.

– На Рублевке, – не задумываясь,ответила я и вызвала общий хохот всех музыкантов.

– А ну-ка, скажи еще раз, где ты живешь?

– На Рублевке.

– У тебя там дворец?

– Нет. Дом восемьсот квадратных метров.

– Сколько-сколько?

– Восемьсот метров.

– А может, и бассейн у тебя есть?

– Да. Два. Один крытый, другой открытый.

– Народ! Это Света с Рублевки! Прошулюбить и жаловать! Света, тебе здесь нравится? – Бродяга с трубой похлопалменя по плечу и обнял за талию.

– Весело здесь у вас, – закивала япьяной головой. – Даже не верится, что еще совсем недавно я жить нехотела.

– А почему ты жить не хотела?

– Муж к другой ушел, – ответила я итихонько всхлипнула.

– Светик, да ерунда это все! Я тебеговорю – ерунда.

– Не ерунда. Я его очень сильно люблю.

– Да пусть катится. Светик! Пусть катитсяколбаской по Малой Спасской. А ты нас сегодня к себе на Рублевку возьмешь?

– А вы хотите?

– А кто ж на Рублевку не хочет? Сейчасспрошу у своих корешей.

Парень с трубой посмотрел на своих собратьев,громко прокашлялся и сообщил:

– Народ, Света приглашает нас наРублевку! Катим?

– Катим, – закричали все в одинголос. – Будем купаться и пить водку. Только для начала бабла надо немногособрать.

Протянув мне грязную шапку, трубач поставилменя в самый центр своей честной компании и отдал хозяйское распоряжение:

– Мы играем, а ты бегай с шапкой исобирай с народа денежки. Чем больше денежек соберешь, тем больше выпивкибудет. По рукам?

– По рукам, – улыбнулась я пьянойулыбкой и внимательно посмотрела на старую, поеденную молью шапку, стараясьстоять по струнке и не терять равновесия.

– Ну все, народ, приступаем к работе!Светик теперь будет с нами тусоваться. Назначаем ее нашим казначеем.

А затем послышалась громкая музыка и кто-тозапел надорванным прокуренным голосом. Музыка и голос были больше чембезобразны и не вызывали иных чувств, кроме горечи и отвращения. Редкиепрохожие старались пройти как можно быстрее, не смотря в нашу сторону, а ужесли им доводилось на нас взглянуть, то они тут же заостряли свое внимание намне и начинали шептаться. Оно и понятно. Девушка в дорогих туфлях и в не менеедорогом, хотя и сильно мятом платье, среди опустившихся и грязных людей, сгорем пополам играющих на замусоленных инструментах, – явление редкое и,можно сказать, уникальное. А я и не ломала голову по поводу того, как ясмотрюсь среди них, потому что мне до этого просто не было дела. Я улыбаласьпьяной улыбкой тому, что я не одна, что тут меня никто не жалеет, не осуждаетза то, что меня бросил муж, не считает меня плохой женой и не убеждает в том,что я обязана все терпеть во благо семьи и делать все для того, чтобы вернуть изаинтересовать мужа. Никто не говорит, что я обязана забеременеть или начатьлечиться, потому что ребенок укрепляет семью, придает жизни смысл. А я до сихпор не могла понять, в чем я провинилась, почему должна лечиться, если всеврачи в один голос заверяют в том, что у меня хорошие результаты и что яздорова.

Когда заиграла шарманка, я принялась подходитьк нехотя останавливающимся прохожим и вымаливать у них деньги. Где-то там,далеко, осталась налаженная жизнь, которая сейчас мне кажется нелепой и глупой,потому что она состояла в основном из лжи. Оказавшись среди бродячихмузыкантов, я остро почувствовала, что у меня нет просвета, нет спасения, неткакой-нибудь надежды даже на короткое счастье. Жизнь прошла, и уже ничего неворотишь, не изменишь и не повернешь в нужное русло.

Я почему-то вспомнила сильный дождь в тотдень, когда мы с Ильей познакомились, дождь, который сопровождал нашиотношения. Дождь, когда мы стояли на крыльце в предвкушении праздничноговечера, который чуть позже устроил Илья, и любовались непогодой. И даже сейчасгде-то там, над переходом, шел дождь. Мне казалось, что я его слышала, хотяникак не могла слышать. Возможно, я его чувствовала, и каждая капля дождястучалась не только мне в душу. Она стучалась мне в сердце и пробивала егонасквозь.

– Света, что ты тут делаешь?!

Я напрягла память, уставив неподвижный взглядна рассматривающего меня мужчину.

– Мужчина, не будьте скрягой! Дайте нахлеб великим артистам! – весело засмеялась я и заглянула в страннознакомые глаза.

– Света, что происходит!

– Ой…

Слегка вскрикнув, я закрыла рот ладонью ивыпустила шапку с мелочовкой из рук. Передо мной стоял частный детектив Алексейи смотрел на меня глазами, в которых читались недоумение и ужас.

– Света, что ты тут делаешь?

– Деньги собираю.

– Зачем?

– На хлеб или на водку.

– Ты пьешь?

– Я только сегодня… Так получилось. А тычто тут делаешь? Ты пришел нас послушать?

– Да нет, что ты! – смутилсяАлексей. – Я спустился в переход за сигаретами. Я здесь живу.

– Где?

– На Пушкинской.

– Хочешь познакомиться с моими друзьями?

– Да пожалуй, нет.

– Почему? Они очень хорошие.

– Как-нибудь в следующий раз. Вот уж неожидал тебя здесь увидеть! Никогда бы не подумал… Бывает же такое… Наталья мнесказала, что ты вышла замуж, живешь на Рублевском шоссе, имеешь большой дом иочень счастлива в браке.

– Так и есть, – кивнула я исхватилась за Алексея, чтобы не потерять равновесие и не рухнуть прямо на пол.

– Тогда почему ты здесь?

– Семейные неурядицы.

– Значит, так ты выходишь из семейногоступора?

– Так.

– Мне кажется, это не самый лучший способизбавиться от семейных неурядиц.

– Я пробовала по-другому. Не получается.

– Ты уверена?