подглядывать и мешать. Но всё равно, конечно, не дело. Нам нужны проходные дворы. Так, стой! Да, вот здесь. Ты чувствуешь ветер?

– Очень тёплый, почти как летом, – подтвердил Самуил.

– Южный ветер. Юный совсем ветерок. Не знаю, откуда он взялся, но прибился к нам, как бездомный котёнок. Живёт в этой подворотне, питается удивлением тех, кто обратит на него внимание. И понемногу растёт. Вырастет, всем покажет! Ну, я надеюсь. Сирень, например, зацветёт в январе. Или каштаны. Или пальмовая роща в Юстинишках появится. Или попугаи потеснят голубей. Неважно, что именно, лишь бы было. Нам тут позарез нужны чудеса. Любого масштаба. Чем их больше, тем лучше. Я ещё и поэтому страшно рада, что Тимка вас сюда притащил! Он один – это тоже было отлично. Пришёл и живёт как ни в чём не бывало, невозможный такой. Но когда вы тут шлялись все вместе, компанией, разговаривали на своём немыслимом языке, город только что не орал от радости. Хотя вообще-то немножко орал.

– Я это чувствовал, – подтвердил Самуил. – Что город от нас в восторге, примерно как Надя от котиков. И мы, как котики, прыг к нему на колени, и ну мурчать! Думал, в ТХ-19 так не бывает. А оказалось, чего только не бывает у вас.

– У них, – невесело усмехнулась Юрате. – Я тут сама не местная, живу на вокзале, помогите, чем можете, а то и дальше буду глупо шутить… Так вот, у них – не бывает. Здесь не положено так. Но Вильнюс – другое дело. Он здесь почти такой же чужак, как я. В нашей реальности Вильнюс был… мог бы быть – не столицей, но сердцем нового мира. Примерно как у вас Лейн. Перемены, которых, теперь получается, не было – но я-то помню, что были! – отсюда когда-то и начались. Удивительно, правда? Что именно Вильнюс. Не Берлин, не Лондон, не Москва, не Бомбей; с другой стороны, не Тибет, не развалины Чичен-Ицы, не одно из так называемых «священных мест». Но на самом деле это логично. Изменения начинаются там, где им проще начаться. Где им меньше мешают. Так почему бы, собственно, и не здесь. Пошли!

Какое-то время шли молча. Самуил не то чтобы обдумывал услышанное, скорее старался глубже его прочувствовать, присвоить, встроить в себя навсегда, как когда-то поступал с идеями древних философов, а потом не мог вспомнить, что прочитал, что услышал на лекции, а до чего додумался сам. Для учёных дискуссий такая каша в голове не особо удобна, вмиг запутаешься в цитатах, зато для понимания – в самый раз.

Наконец Юрате резко свернула с дороги и пошла вниз по пологому склону холма. Предупредила:

– Осторожно, здесь скользко.

Это Самуил и сам уже понял. Но равновесие кое-как удержал.

– Хочу познакомить тебя со своим близким другом, – сказала Юрате.

Самуил огляделся по сторонам. Ожидал, конечно, увидеть незнакомого человека. Возможно, с волчьей головой, или призрака, к этому он вполне был готов. Но ни людей, ни оборотней, ни призраков не было. Совершенно пустынная роща. Или парк, или сквер. Чёрт его знает, как оно называется. Пруд, тропинка вдоль берега, белая от лунного света, небольшие группы деревьев, изгибы стволов и веток удивительной красоты. Вдалеке темнеют густые заросли, отсюда кажется – лес. Но это всё-таки вряд ли. Здесь ещё центр города. Минут двадцать, максимум, шли.

– Он ещё не пришёл? – наконец спросил Самуил.

– Кто, мой друг? – улыбнулась Юрате. – Так он отсюда и не уходил.

Подошла к огромной иве с раздвоенным стволом, растущей у самого пруда. Коснулась стволов руками, заговорила так тихо, что Самуил ни слова не разбирал. Но всё равно понял, о чём у них разговор – ну, примерно. Как в Тёнси улавливал суть и настроение некоторых диалогов, происходивших поблизости, но обращённых не к нему. Понял, что Юрате и дерево очень рады друг другу. И ещё, что она показывает его дереву. Хвастается им, как добычей – смотри, кого я к тебе привела!

– Ты ему очень нравишься, – наконец сказала Юрате. – Ну, я на это рассчитывала. Деревьям всегда нравятся гости из высших миров. Иди сюда и садись. Он разрешил.

В том месте, где ствол ивы раздваивался, было очень удобное место. Практически кресло. Можно развалиться по-царски, опираясь на ствол. Самуил так и сделал. И натурально обмер от – удовольствия? счастья? восторга? как это вообще называется? Вот это ни с чем не сравнимое чувство, когда тебя любит огромное, сильное, превосходящее твоё понимание существо, и ты это ощущаешь натурально физически, как ветер, тепло, или дождь.

Как назвать, неизвестно, подходящего слова нет даже в родном языке. Но само ощущение Самуилу было знакомо. С тех пор, как однажды в Тёнси у него случился роман.

Он сказал, едва ворочая языком, потому что был сейчас пьянее всех пьяных в городе:

– Спасибо. Ты очень прекрасный. Нет слов.

– Он такой, – подтвердила Юрате. – Лучше всех. Даже в нашей несбывшейся реальности был самый крутой. Ну а здесь-то!..

– В несбывшейся? – Самуил почти протрезвел; ну, насколько это вообще сейчас было возможно. – Так мы всё-таки?..

– Нет, мы не там. Это он с нами здесь. Он очень старое дерево. Для таких нет ничего невозможного. В какую хочешь реальность могут отбросить тень. А этот и другие такие красавцы ухитрились здесь целиком прорасти. Спасибо им! Прихожу, обнимаю, и снова как дома. Может только поэтому я и есть до сих пор. Они держат меня. Нас всех. Помогают. Нет прочнее опор.

Юрате достала одну из подаренных им сигар. Закурила, выпустила облако зеленоватого дыма, и оно, вопреки законам всех мыслимых физик, окутало, как минимум, рощу. А может, чёрт его знает, весь мир.

Подмигнула Самуилу:

– Подарок! Специально сюда пошла, чтобы сигару из мира весёлых духов рядом с ним покурить. И тебя притащила тоже в подарок. Прости!

Самуил много чего хотел ей сказать. Что это на самом деле он получил лучший подарок в мире, и вообще, кому хочешь, тому меня и дари, хоть целиком, хоть кусочками, я не пикну, будь моя воля, остался бы здесь навсегда. Но не смог. Забыл почти все слова. Только выдохнул:

– Хренассе ТХ-19!

– Иногда нам даже здесь кое-что удаётся, – улыбнулась Юрате. – Нас мало, но мы о-го-го.

– «Мы», – повторил Самуил. – Это ты и деревья? И Дана с Артуром?

– Угадал, – согласилась Юрате. – Только не вздумай им говорить.

– Что говорить? А то они сами не…

– Не знают. Такое уж было условие: всё придётся забыть. Не то чтобы кто-то требовал. Просто это работает так. Человек может принадлежать