Наш Пятрас умер от какой-то местной болезни. Казалось бы, умер и умер, ничего не поделаешь, всё, привет. Но плевать он хотел. Подумаешь! Как умер, так и воскрес. Точнее, поменялся местами с каким-то мальчишкой, который здесь ни минуты жить не хотел. Поэтому он такой молодой. И самый счастливый на свете. Всё любит, ни черта не боится. Ещё бы! Смерть победил.

– О боже. И такое бывает? – изумился Самуил.

– Естественно не бывает! Но Пятрас на это забил. Он хотел быть здесь, рядом с Данкой, и точка. Любит её так же сильно, как дома любил. Вот что мне особенно в этой истории нравится! Любовь оказалась сильнее беспамятства. А воля даже смерти сильней. Причём Пятрас и Данка – не такое уж исключение. Все наши, кого я успела найти, свою суть сохранили. Несгибаемые. Вертели они эти сраные жернова! Ну, правда я пока далеко не всех отыскала. Даже не половину. А жаль! Дану, Артура, Арунаса и ещё четырёх человек я встретила в Вильнюсе. Потом Наира сюда переехала, сама толком не зная, зачем. С деревьями проще, все наши здесь проросли. А людей разбросало по свету. Правда, в Вильнюс их тянет магнитом, сердце-то знает, где дом! Среди туристов за эти годы я насчитала почти полторы сотни. По картинам, книгам и музыке опознала ещё сорок семь человек. Ещё с доброй сотней писателей и художников пока не определилась – может наши, а может и местные. Те драгоценные семена, из которых мы проросли. Хорошо, что есть интернет! То есть здешним людям вреда от него даже больше, чем кажется, но как средство связи и поиска он мне очень помог. Я же не могу уехать из Вильнюса. Здесь я есть, а в других местах меня уже нет.

– Быть такого не может, – твёрдо сказал Самуил.

– Не может, – легко согласилась Юрате. – Опять зачем-то тебя напугала. Прости. И не бери близко к сердцу. Всё, о чём я болтаю, вовсе не окончательный приговор. Жизнь – штука зыбкая. И мерцающая. Всё постоянно меняется. Чего вчера не было, сегодня уже снова есть. А что будет завтра, неведомо. И это скорей хорошо. Самое страшное, что со мной в этой новой жизни случалось – твёрдая уверенность в завтрашнем дне. То есть, конечно, иллюзия твёрдой уверенности. Уж что-что, а будущее изменяется по сто раз на дню.

– Пусть как хочет меняется, но ты в этом будущем есть, – твёрдо сказал Самуил. – Во всех его вариантах. В любой реальности, где тебе больше нравится. Вообще везде. – И повторил на своём родном языке, даже не вспомнив о возможных последствиях: – Во всех вариантах будущего ты безусловно есть.

Юрате сразу поняла, с чего он вдруг заговорил на неизвестном ей языке. Восхищённо вздохнула:

– Ну ты камикадзе вообще.

– Кто-кто? – удивился Самуил.

– Камикадзе. Ты этого слова не знаешь?

– Знаю. Просто я – настолько не он, что показалось, ослышался. Какой из меня, к лешему, героический самоубийца. Я – рядовой, обычный пророк.

– Ты как себя вообще чувствуешь? – спросила Юрате. – Есть силы вернуться домой?

– Да есть, конечно. Когда говоришь то, что и так является правдой, силы на это не тратятся. Только я совсем одурел от счастья. И от дыма сигары. И от наших с тобой разговоров. А больше всего от любви. Ничего, пройдусь, проветрюсь, всё будет нормально. Мимо Лейна не промахнусь.

– Тогда слезай, – кивнула Юрате, подавая ему руку. – Пошли. Провожу тебя до проспекта, брошу во тьме и пойду спать.

Сначала они шли молча. Самуил старательно думал специально для дерева, как думал бы в Тёнси после свидания: «Я вернусь обязательно. Правда, не знаю, когда». И не то чтобы слышал, скорей ощущал, как ему издалека отвечают что-то ласковое и тёплое, жалко, что не выходит точней разобрать. Хотя было бы что разбирать, и так же понятно: «Возвращайся всегда».

Юрате тоже помалкивала, думала о чём-то своём, вид у неё был мрачный и даже, можно сказать, угрожающий, но это понятно, просто такое лицо. И вдруг рассмеялась.

– Ты чего? – спросил Самуил.

– Не поверишь, – сквозь смех сказала Юрате. – Но до меня только сейчас дошло. Твои подарки! Сыр, конфеты и всё остальное. Они же это съедят!

– Ну, я надеюсь, съедят, – подтвердил Самуил. – Вкусы-то у нас более-менее сходятся. Что само по себе удивительно. В совершенно разных реальностях примерно одно и то же подают на обед!

– Сходятся, – нетерпеливо отмахнулась Юрате. – Все с удовольствием слопают твои гостинцы из Лейна. Которые, на минуточку, из другой материи состоят. Вот это номер! Боже мой, как я рада!

– И что от этого будет? – осторожно спросил Самуил.

– Понятия не имею. Но это очень полезное чудо. Просто само по себе. Здесь так не бывает. А в нашем несбывшемся мире – вполне. У нас такое нормально – волшебные гости с подарками. Не со всеми, не каждый день, но случается. Особенно в Рождество.

Час спустя Самуил (уже Шала Хан) ехал в ночном трамвае через предрассветный сумрачный тёплый Лейн и думал таким специальным спокойным рассудительным внутренним голосом, каким говорят с перепуганными детьми: сначала я лягу спать и просплю до заката. Потом напьюсь, как в Шерни на свадьбе, – так, чтобы отливали водой. И вот потом я, возможно, буду готов всё это обдумать. И понять, что там у них на самом деле творится. К чему мне удалось прикоснуться. Но не факт, что пойму. Совершенно не факт!

• Что мы знаем об этой книге?

Что в ней, по замыслу, должно быть три части (три прожитых нами года). Это была первая часть.

• Что мы знаем об этой книге?

Что если вам пока ни черта не понятно, это нормально. Дальше будет ещё непонятней. Так и было задумано. Эту книгу надо не понять, а прожить.

• Что мы знаем об этой книге?

Что прожив эту книгу – слово за словом, абзац за абзацем, главу за главой – можно стать таким, как её герои. Человеком, рождённым для радости, волшебным, в нашем понимании, существом. А можно не стать. Это – вопрос желания и усилия. Помните, мы говорили о том, что дать – недостаточно. Надо ещё суметь взять.

• Что мы знаем об этой книге?

Что больше всего на свете я хочу её написать.

Примечания

1

На всякий случай (вдруг это читают дети) имеет смысл пояснить, что здесь и далее фрагменты текста песни «The End»