А кошка снова мяукнула, запрыгнула Гордею на колени, заурчала.

– Твое? – спросил Роман, кивком головы указывая на бейсболку.

– Ну уж точно не его. – Гордей усмехнулся. – Нужно было спрятать получше. Он-то, блаженный человек, ничего вокруг себя не замечает, а вот ты. Кстати, здравствуй! Не могу сказать, что рад тебя видеть, но если уж так вышло, что ты снова решил явиться. Если вы оба решили явиться…

Снова натужно заскрипела дверь. Вот только не та, что вела в подсобку, а та, что была у Романа в голове, та, что не позволяла прорваться в мозг воспоминаниям. Она скрипела и трещала под их напором, пока не сдалась…

* * *

…Ромка заболел. Случилось все как-то внезапно. Сначала загноились раны, потом появился озноб, следом пришел жар. Ева почувствовала неладное первой, прижала к Ромкиному пылающему лбу холодную ладошку, испуганно вздрогнула.

– Не убирай, – попросил он. – Так хорошо.

Ему сейчас было хорошо, только когда она была рядом. Или не хорошо, а просто терпимо, но в подземелье «терпимо» – это почти «прекрасно». И Еву больше не уводили, не топили в подземном озере и не пытали. Глаза ее теперь все время были с серебряными искрами, Ромке даже казалось, что они светятся в темноте, как кошкины.

Кошка тоже волновалась, терлась о Ромкину руку горячим боком, мяукала, небольно покусывала кожу. Ее бы погладить, да сил нет. Сил нет даже на то, чтобы расширить лаз. А там осталось-то совсем ничего. Наверное, Евка и сейчас может в него пролезть, но уходить без них с Гордеем она отказывается, повторяет как заклинание:

– Там совсем чуть-чуть осталось, Ромочка. Мы скоро отсюда сбежим.

Они бы и ушли. Наверное. Если бы не сумасшедший доктор. Впервые он явился один, без Балахона. Напасть бы, вцепиться зубами в горло, да только нет сил. Ни у кого из них троих больше не осталось сил. И крови из них выкачивали теперь куда больше, чем раньше. Особенно из Евы. Ева уже едва стояла на ногах, полупрозрачная стала, как призрак. А Гордею тоже плохо. По ночам он кричал, разговаривал сам с собой, спорил с кем-то невидимым, злился.

А когда Ева пыталась его успокоить, смотрел едва ли с ненавистью, цедил сквозь стиснутые зубы:

– Это из-за вас. Из-за вас он меня нашел…

А тот, кого он когда-то называл папой, больше даже не смотрел в его сторону. Он был возбужден и чем-то обрадован. Радость его была такой же дикой и сумасшедшей, как и он сам.

– Спасибо вам, детишки. Особенно тебе, Евдокия, моя маленькая принцесса! Я ведь говорил, что ты очень особенная девочка? Так вот, ты и в самом деле очень особенная! Благодаря тебе у меня все получилось. Благодаря вам всем.

Они по-прежнему боялись его и ненавидели, но сейчас как-то вяло, вполсилы. Ромка так и вовсе лежал, уткнувшись лбом в стену. Холодная стена не заменяла Евиной ладошки, но тоже хоть чуть-чуть помогала.

– Ромка заболел. Вы должны ему помочь! – Только Ева не теряла веры и надежды. Старалась не терять.

– Заболел? – В голосе этого сумасшедшего не было даже тени интереса. – Это нестрашно. Мой эксперимент закончился. Собственно, я пришел попрощаться. Вы были хорошими детьми, поэтому я не стану вас убивать. – Тут бы обрадоваться, вдохнуть полной грудью, да вот только Ромке все равно. – Я не стану вас убивать, я позволю вам умереть своей смертью…

Вот и все. Громыхнула дверь, лязгнул запор, испуганно закричала Ева, завизжал нечеловеческим голосом Гордей. А потом погас торшер, отключился обогреватель. Вот и все…

Наверное, Роман был даже рад, что их оставили наконец в покое. Смерти он не боялся. Теперь он не боялся вообще ничего. Вот только Ева с Гордеем боялись. Их страх был густой и вязкий, от него дышать становилось еще тяжелее, еще больнее.

– Ромочка, миленький… – Даже в темноте ее глаза светились серебром. Чем тебе не торшер… – Ромочка, ты только не умирай, не бросай нас! – Она плакала, целовала его горячими и солеными губами сначала в лоб, потом в нос и щеки. – Не бросай нас… Мы без тебя умрем.

Глупая. Они умрут в любом случае, хоть поодиночке, хоть взявшись за руки. Он так и прохрипел:

– Ты глупая, Евка.

Прохрипел и сполз со своей койки. До пролома в стене он добирался ползком, несколько раз ложился на ледяной пол передохнуть, а потом снова полз. Ева ползла следом, он слышал ее частое дыхание, видел серебряные искры. Гордей тоже был рядом. Его Ромка не видел и не слышал, просто знал, что он здесь. Что ж, наверное, все-таки придется умирать, взявшись за руки…

Работали по очереди, из самых последних сил. Сколько там их осталось – этих сил? Ромка читал в книгах про второе дыхание. Так вот не было никакого второго дыхания! Они работали на последнем издыхании, вот как они работали!

Наверное, он отключился. В последнее время он часто отключался, уже не различал, где явь, а где бред. Из забытья его вытащил радостный шепот Гордея:

– Все, надо уходить!

Значит, у них получилось. Тайный лаз теперь достаточно большой, чтобы в него можно было протиснуться не только Евке, но и им с Гордеем. Ну, раз так, нужно двигаться вперед.

Первым в дыру пролез Гордей, следом Ева, Роман замыкал. Протиснулся в черный лаз и подумал, что застрял, что не двинуться ему ни вперед, ни назад, пока за руки не схватили, не потянули.

В темноте было не понять, где они оказались и куда теперь двигаться дальше. Двигались на ощупь, гуськом. Ева пыталась подержать Ромку, но он отталкивал ее руки. Ничего, как-нибудь сам. К боли он уже привык, главное – устоять на ногах, не рухнуть на землю в этой кромешной темноте. Впрочем, темнота недолго оставалась кромешной, теперь она подсвечивалась жутким тускло-синим светом, и Ромка мог различать силуэты Евы и Гордея.

Шли долго. Во всяком случае, так ему показалось. Шли, пока не очутились в каменном мешке, из которого не было выхода. Пещера почти сферической формы, со сферическим же куполом, с каменной глыбой в центре. Глыба эта была удивительно похожа на сердце. Ромка знал, как выглядит сердце, видел картинки в книжках тети Марины. Вот только сердце это было огромным, в человеческий рост.

– Что это? – прошептала Ева, а Гордей молча подошел к каменному сердцу, прижался к нему щекой, закрыл глаза.

– Не бьется, – сказал разочарованно.

– Еще не хватало, чтобы билось. – Ромка не выдержал, уселся на каменный пол, привалился спиной к стене. По стене сочились ручейки холодной воды, но ему было все равно. Только пить захотелось почти невыносимо, и он лизнул стену. Она оказалась горько-соленой, как Евины слезы. Словно бы стена тоже плакала, оплакивала их бессмысленный побег.

– Это тупик. – Ева первой сказала о том, что все они боялись озвучить. – Отсюда нет выхода.

Ромка испугался, что она не справится, заплачет. Она ведь девчонка, а девчонки любят поплакать над всякой ерундой. А тут не ерунда, тут тупик, из которого дорога только обратно в камеру.