– Откройте ее, – попросила она. – У меня нет сил.

Вновь мысленно отругав себя за то, что оставила дома очки для чтения, я передала шкатулку Джеку. Насмешливо посмотрев на меня, он поднял крышку, заглянул внутрь и вытащил сложенный вчетверо листок бумаги. Вернув крышку на место, он развернул измочаленный листок и начал читать:

– «Дорогая сестра! Как ты, без сомнения, уже поняла и, возможно, уже знала раньше, я должен уйти. Я больше не могу жить под одной крышей с отцом, как ты прекрасно понимаешь. Мне было бы нелегко с ним, да и тебе тоже, смею предположить. Моя нынешняя жизнь невыносима, и если я хочу жить дальше, я должен ее изменить. Хочу поблагодарить тебя за то, что я стал тем, кто я есть, хотя сомневаюсь, что результат соответствует твоим ожиданиям. Но так всегда бывает, когда мы раскрываем секрет – результат не всегда соответствуют нашим ожиданиям. Я прошу прощения за любой вред, который причинит тебе мой уход, но ничего не поделаешь, потому что я уверен, что ты меня не осудишь. Я желаю тебе самого лучшего и думаю, что со временем ты это поймешь.

Сомневаюсь, что увижу тебя в ближайшие годы, если вообще когда-нибудь. Не стану никого осуждать и не жду, что кто-то осудит меня.

Уильям».

Джек опустил письмо.

– Он собирался уйти по собственной воле и не планировал вернуться или поддерживать связь.

Взяв письмо у Джека, я сложила его и, прокручивая в голове текст, вернула обратно в шкатулку. Не забыла я и просьбу Джулии попросить за нее у Уильяма прощения.

– Какой секрет он имел в виду?

– А теперь уходите, – сказала она, заваливаясь на бок и прижимая руку к груди.

Джек немедленно отправился на поиски Ди, а я снова взяла ее за руку:

– Скажите, был ли этот секрет причиной ссоры между Уильямом и вашим отцом? Вы поэтому просите у него прощения?

Она не ответила. Я встала, увидев, что в комнату, неся пузырек с таблетками и еще один стакан воды, вошла Ди.

– Мисс Джулия должна отдохнуть. Прошу вас, уходите.

Джек взял меня за руку и повел по коридору к выходу. Я шагала без остановки, пока мы не оказались в квартале от дома. И хотя башня осталась позади, я чувствовала взгляд незримых глаз, устремленный мне в спину.

Джек шел молча, не задавая вопросов, но, когда я остановилась, повернулся ко мне:

– Она в чем-то виновата. Вот только в чем? – сказал он.

– Но она не хочет признаваться, и ее отец и брат тоже не рады, что мы задаем вопросы.

– А как там Энн, ее мать? Ты пыталась связаться с ней?

Я покачала головой:

– Пыталась моя мать, но, как и в жизни, Энн боится своего мужа. Если нам нужны ответы, мы должны обратиться к источнику.

– Ты уже пыталась и в результате получила лишь просьбу Уильяма «остановить ее» и горящий пакет с куклами. И взбудораженных призраков, которые хотят вовлечь в эту историю Нолу.

Я кивнула.

– Нам нужно убрать кукольный домик подальше от Нолы. У подростков всегда избыток энергии, и они притягивают к себе духов.

– Мы могли бы перевезти его в мой лофт. Мертвые не беспокоят меня, зато у Нолы появится повод чаще приходить ко мне в гости.

– Это мысль. – Я улыбнулась, вспомнив разговоры Нолы и Олстон, когда они возились с кукольным домиком. Посмотрим, каково будет слушать все это Джеку. – Я передам ей твое предложение, и пусть она решает сама.

– Есть что-нибудь еще от Бонни?

– Вообще-то, нет. Она снова упомянула «глаза моей дочери», а потом… – Я умолкла, не зная, как выразить последнюю часть словами.

Джек вопросительно поднял бровь.

– Когда я спросила ее, почему она вступилась за меня на кладбище, она лишь рассмеялась в ответ.

– Вот как? – Джек провел ладонью по лицу, и я вновь отметила его усталый вид. – У меня был разговор с Нолой о Джимми Гордоне. Похоже, их познакомил Рик Чейз. Рик, Бонни и Нола посетили студию Джимми, где тот записывал свой первый альбом. Большую часть времени Нола просидела в комнате ожидания, а вот Джимми, Бонни и Рик провели вместе около часа в офисе продюсера Джимми.

– Смею предположить, они договаривались о том, чтобы Джимми записал песню Рика «Я только начинаю».

– Возможно. Хотя это все равно не объясняет, за что Нола так сильно невзлюбила этого Джимми.

– Она – подросток, – сказала я. – Подросткам обычно трудно объяснить большинство своих чувств.

Он мотнул головой в сторону своего «Порше»:

– Я пойду за машиной. Что-то подсказывает мне, что ты не горишь желанием еще раз пройтись пешком перед тем домом.

– Ничего страшного. Здесь недалеко. Хочу пройтись пешком, немного проветрить голову и подумать.

Джек пристально посмотрел на меня, и, хотя ему вряд ли было интересно, о чем именно мне нужно подумать, я выпалила:

– Спасибо, что не послушал Ребекку и не стал писать книгу о Розе Приоло и доме на Легар-стрит.

– Это она тебе сказала?

– Да. Она просила поговорить с тобой, сказать, что я не возражаю.

– И ты не возражаешь?

– Думаю, ты сам знаешь ответ на этот вопрос, иначе бы ты уже написал и продал книгу.

Он улыбнулся своей восхитительной улыбкой, и я ощутила знакомое томление в груди.

– То есть ты согласна, что я не так уж и плох? – глядя мне в глаза, он сделал шаг вперед.

– Я никогда так не думала, Джек.

Он нахмурил брови:

– Странно. Потому что ты всегда ведешь себя так, словно у меня какая-то заразная болезнь. Вот как сейчас. Я делаю шаг вперед, ты делаешь шаг назад. Я подумал, вдруг ты спутала меня с Марком Лонго или кем-то еще, и поэтому на всякий случай решил уточнить.

Не желая продолжать этот разговор, я повернулась и зашагала домой.

– Какой подарок ты хочешь на день рождения? – крикнул он мне вслед.

Я остановилась, но оборачиваться не стала.

– Сделай пожертвование для Общества охраны памятников. Софи убедила меня. – Я повернулась к нему лицом: – То есть ты все же придешь на вечеринку? – Я была готова лягнуть себя за то, что повела себя как глупенькая старшеклассница.

Джек пожал плечами:

– Может быть.

Я снова повернулась и зашагала прочь.

– Как хочешь, – сказала я. Еще не хватало, чтобы этот змей-искуситель понял, что от его обещания мои колени сделались ватными. – Помаши мне рукой, если все же придешь.

– Постараюсь не забыть, – сказал он и усмехнулся, я же сделала вид, будто не услышала.

Словно этакий диктатор банановой республики я вальяжно возлежала в шезлонге в комнате моей матери, пока девушка из салона красоты красила мне на ногах ногти лаком цвета «роковая женщина», а вторая делала мне маникюр. Визажист и парикмахер должны были прибыть через пару часов, а я же была уже на последнем издыхании. И расстроена. Моя мать конфисковала мой мобильник, мой ноутбук, мой ежедневник и даже мой шагомер, которым я пользовалась для измерения моей активности за стенами офиса.