Прямым следствием этой, несколько экстравагантной, политики Братиану был военный разгром Румынии. Его расчеты на болгарский нейтралитет продержались всего несколько дней. Уже 17 (30) августа болгарский и турецкий посланники в Бухаресте потребовали свои паспорта30. 1 сентября 1916 г. Болгария объявила войну Румынии. Манифест Фердинанда перечислял преступления коварного Бухареста перед Болгарией и призывал болгарских солдат освободить соотечественников в Добрудже – «очаге первого Нашего Царства». Причиной своего решения болгарское правительство назвало обстрел румынскими войсками 28 августа 1916 г. «болгарских дунайских городов Рущук, Свищов и др.»31. На самом деле досадный для румын и весьма удобный для болгар инцидент действительно имел место, хотя все обстояло несколько иначе, чем говорилось в манифесте Кобурга.

Ранним утром 28 августа 2-й дивизион австро-венгерских мониторов – 4 корабля – при поддержке 6 сторожевиков обстрелял румынский порт Журжево. В результате обстрела были подожжены нефтяные цистерны и береговые склады, потоплена часть стоявших в порту барж. Румынская артиллерия открыла ответный огонь. «Ни один корабль не получил попаданий, – вспоминал командир флотилии, – зато обстрел нанес ущерб городу Рущуку»32. По свидетельству Радославова, в результате действий румынских артиллеристов в городе были жертвы: 4 убитых и 9 раненых33. Очевидно, это были перелеты. В сложившейся ситуации данный инцидент не мог не быть использован Софией в качестве повода к войне с Румынией, тем более что на этот раз к ней основательно подготовились. Фердинанд мог не сомневаться в том, что получит поддержку от Вены, Берлина и Константинополя.

Болгарское командование предвидело опасность. На румынском направлении была развернута 3-я отдельная армия генерал-лейтенанта Стефана Тошева в составе трех пехотных и кавалерийской дивизий, полком тяжелой артиллерии и гарнизонами Варны, Рущука и Видина34. Вскоре она была усилена сводным германским отрядом полковника Боде. Всего в ее состав вошло 60 батальонов, 24 эскадрона, 38 легких, 8 гаубичных и 9 тяжелых батарей (из них 1 батальон, 3 эскадрона, 1 гаубичная и 2 тяжелые батареи – немецкие). Значительная часть солдат 1-й Софийской, 4-й Преславской и 6-й Бдинской дивизий, отличившихся в войнах 1912–1913 гг., были жителями пограничных с Румынией территорий. Боевой дух этих частей был высок, они жаждали получить возможность расквитаться с соседями за 1913 г.35 По первоначальным планам германского командования предполагалось нанести удар армией Макензена в Добрудже, после чего снять наиболее боеспособные части с фронта и направить их к Систову, форсировать в районе этого населенного пункта Дунай и нанести оттуда удар по Бухаресту.

Для этого в рукав Дуная у Систова спешно переводился австро-венгерский мостовый парк (на пространстве от Белграда до Черновод на Дунае мостов не было), а в Добрудже собирались значительные силы – германский отряд, к стоявшим трем болгарским дивизиям добавлялись еще три турецкие из Адрианопольского района36. Еще 18 августа союзники пришли к соглашению о сосредоточении 6-го турецкого армейского корпуса на границе с Добруджей37. В состав корпуса входили две дивизии – 15-я и 25-я, в конце сентября турецкие войска на Дунае были усилены еще одной – 50-й дивизией. Турецкие части были вооружены немецкими винтовками, пулеметами и орудиями образца 1916 г., но в основном состояли из необученных новобранцев, которые, по словам болгарских военных, «производили впечатление башибузуков». Кроме того, все эти дивизии не были обеспечены конским составом и колесным транспортом, и это пришлось сделать болгарским властям38. 2 сентября болгарские пограничные войска атаковали румын, в ряде пунктов границу стали переходить и части армии39. Незадолго перед этим страну покинули дипломаты Австро-Венгрии и Болгарии. Окна в их поезде были закрашены черной краской – для сохранения военных секретов40.

В этой ситуации Алексеев вновь обращает внимание на Болгарию. Генерал опасался, и, как оказалось, вполне справедливо, того, что медленное наступление союзников на Западном фронте вполне позволит немцам перебросить значительные резервы на восток для стабилизации положения Австро-Венгрии, после чего резервы могут быть возвращены назад1. Отстаивая идею сепаратного мира с Болгарией, он писал: «Военные выгоды отрыва Болгарии от враждебного нам союза столь велики, а последствия такого шага столь существенны для решения будущих судеб балканского славянства, что ради этого можно пойти на серьезные уступки»2. Эти мысли Алексеева были в принципе одобрены императором, но подвергнуты критике специалистами МИДа по Балканам – А. А. Савинским и А. М. Петряевым, которым план Алексеева был направлен Б. В. Штюрмером. Отсутствие единения и близости между дипломатами и военными по вопросу о Румынии, начавшееся вместе с началом переговоров в конце 1915 г.3, стало почти традицией. Савинский и Петряев совершенно правильно указали на невозможность подписания мира с Болгарией и на необходимость применения военной силы напрямую или в виде угрозы против этой страны4.

23 августа (5 сентября) 1916 г. Базили лично представил Алексееву записку по болгарскому вопросу, в которой, в частности, говорилось: «Соглашение с Фердинандом решительно умалит наш престиж среди балканских народов, славян и, в частности, сербов: оно понято будет как доказательство нашей слабости. Одно обнаружение нашего намерения пойти на такое соглашение будет истолковано в этом смысле болгарами и Фердинандом и вызовет чрезвычайную требовательность со стороны их; оно явится продолжением нашей пагубной политики всепрощения и поощрением в будущем не считаться с нами. Предоставление Болгарии широких территориальных приращений и создание сильной Болгарии не отвечают нашим интересам. Наша будущая балканская политика должна иметь целью недопущение на Балканах чужого и вредного нам влияния, с одной стороны, и, с другой стороны, предотвращение образования на полуострове слишком сильных государств, которые стремились бы к гегемонии на Балканах. В особенности это относится к Болгарии, лежащей вблизи проливов. Стремясь завладеть проливами, мы должны создать обстановку, которая обеспечила бы прочность нашего владения ими. Психология болгарского народа не позволяет основывать наши расчеты на верности его отношений к нам и заставляет опасаться, что и в будущем она может стать орудием в руках наших врагов. Эта ненадежность в отношении к нам Болгарии и в будущем еще значительно усугубляется в случае сохранения власти в руках Фердинанда»5.

После того как генерал ознакомился с этой запиской, Базили поставил перед ним вопрос – требует ли военное положение России уступок перед Кобургами, включая согласие на оставление этой династии, всегда готовой к предательству, у власти в Софии? Ответ был отрицательным6. Желание начальника штаба Ставки найти решение в Болгарии укрепляла несговорчивость румынской стороны, стремившейся прежде всего к наступлению в Трансильвании. Против плана Алексеева выступил не только Сазонов, но и Штюрмер, который справедливо отметил невозможность для России брать на себя инициативу замирения с Болгарией, так как это могло вызвать осложнения в отношениях с союзниками, и в частности с Сербией7. Однако Алексеев продолжал пребывать в плену славянофильских иллюзий. Как весьма тонко заметил Г Н. Трубецкой, русская политика на Балканах вообще не отличалась устойчивостью и последовательностью, будучи подвержена колебаниям между «утилитарным оппортунизмом», лежащим в основе внешней политики всякого государства, и идеологией, в основе которой лежали принципы национальной и конфессиональной близости. Идеология зачастую побеждала, однако: «Ни один из указанных принципов не проводился полностью и по большей части разнообразные стимулы уживались вместе, зачастую в самом незаконном сожительстве»8.