Как отмечал в 1920 году бывший московский голова и эсер В. В. Руднев, «нужно ли скрывать, что первая в истории русской интеллигенции свободная, без опеки и помех власти, встреча со своим народом – таким, каков он есть в действительности, – была жестоким ударом по обычной сентиментальной идеализации его; что непосредственное участие в государственной жизни впервые не в качестве безответственной оппозиции разрушило наивную веру в универсальную применимость заимствованных в Зап. Европе книжных догматов; что в новом свете предстала перед нею ценность национального идеала и пр.».[471]

Опять какой-то парадокс! Точно такой же, как и капитализм в России – развивался бешеными темпами, а за что ни возьмись, одни пережитки в объеме 66,7 %. Это если игнорировать сословную структуру общества. А если принять ее за основу всех социальных отношений, тогда многое становится понятным. В том числе и диктатура Временного правительства. Потому что при отсутствии политических классов и классовой борьбы в том смысле, который в нее вкладывали тогда и продолжают вкладывать у нас сегодня, ничего не остается, кроме сословий и борьбы за сословные права и, соответственно, кроме диктатуры одного из сословий, в данном случае – высшего.

Во Франции в XVIII веке «выравнивание» сословных прав прошло через самопровозглашенное Национальное собрание представителей третьего, т. е. низшего сословия, по сути своей уже вполне буржуазного, превратившееся в ходе революции в Учредительное собрание, которое и приняло «Декларацию прав человека и гражданина». У нас Государственная Дума, несмотря на всесословный характер, на практике всегда была представительным органом только высшего сословия.

Так, в IV-й, последней Думе, даже не самой показательной в этом смысле, порядка 77 % депутатов принадлежали именно ему – из общего числа в 437 человек 299 представляли дворянство (52,4 %), 47 – духовенство, 24 – почетные граждане, 6 – купцы (вероятно, это и была буржуазия), 20 – мещане и казаки. Низшее сословие, крестьяне – 84 человека.[472]Могли ли 84 полуграмотных и темных человека (не говоря уже о шести купцах) провозгласить себя Национальным собранием, чтобы на его основе собрать Учредительное собрание и, приняв Конституцию, поднять свои права на уровень прав высшего сословия и создать демократическое государство?

Вопрос, конечно, риторический. Но все-таки это были лучшие представители низшего сословия – худо-бедно знавшие грамоту, обладавшие и капиталом, и имуществом. Судя по всему, этого мало для того, чтобы предъявить свои претензии на социальные права. Секрет кроется в том, что они не были мобилизованы и представляли даже не 15 % кулацких хозяйств, а самих себя лично. Их интересы стояли в стороне от интересов основной массы «сельских обывателей», лишенной всяких прав, а значит, и возможностей хотя бы немного подняться из нищеты и бесправия.

Солдаты, те же крестьяне, были мобилизованы в буквальном смысле слова. Отсюда их социальная сила. Можно сказать, что социальный потенциал восставших полков был настолько высок, что даже действующая армия не смогла ничего им противопоставить. Это не удивительно, так как социальный потенциал фронта, как мы установили выше, имел обратную полярность, а значит негативно заряженный потенциал тыла А1:Т3 = КС(–4) определял социальные отношения в целом и не оставлял фронтовым частям, испытанным в кровавых боях, ни одного шанса на победу – тыловиков было как минимум в три раза больше. И именно тыловики теперь определяли судьбу не только армии и фронта, но и вообще судьбу всей страны. Каждая новая волна разложения армии, утверждал генерал Н. Н. Головин, приходила с тыла.[473]

В этом смысле трудно переоценить фундаментальный и совершенно не оцененный исследователями документ, который радикально изменил все социальные отношения в России.

Если восстание солдат запасных полков Петроградского гарнизона в феврале 1917 года было вооруженным мятежом, то с момента публикации Приказа № 1 оно превратилось в настоящую революцию. На наш взгляд, термин «переворот» в данном случае не подходит, это все-таки что-то поверхностное, что-то неглубокое, что затрагивает интересы незначительного числа лиц. Приказ № 1 снимает всякие сомнения относительно глубины и широты происходивших трансформаций, потому что по сути своей представляет фундаментальную, конституирующую норму, подлинный смысл которой скрыт от современных исследователей.

Традиционно считается, что Приказ № 1 подорвал единоначалие в армии и основы воинской дисциплины, положив начало ее развалу. На самом деле, это всего лишь следствие, которое видно невооруженным взглядом, то, что лежит на поверхности. Его видят все. Но Приказ – это нечто неизмеримо большее! Это то, что радикально изменило характер социальных отношений снизу доверху не только в армии, но и в обществе в целом. За его неброскими, выцветшими от времени словами скрывается глубочайший социальный смысл, основанный на существовавшей в то время реальности. Просто на него нужно посмотреть под углом зрения кризиса сословных отношений, потому что Приказ буквально взорвал их изнутри.

Запалом, на наш взгляд, стал Пункт № 6, который в частности, гласил: «Вне службы и строя в своей политической, общегражданской и частной жизни солдаты ни в чем не могут быть умалены в тех правах, коими пользуются все граждане. В частности, вставание во фронт и обязательное отдание чести вне службы отменяется». Равным образом отменялось и титулование офицеров – благородие, превосходительство и т. д., а также обращение к солдатам на «ты». Казалось бы, ну и что, какое отношение все эти внешние проявления чинопочитания имеют к радикальным изменениям в обществе? И почему это не пункт № 1, например, который провозглашает власть Советов?

Но провозглашать можно все, что угодно, даже независимость. А обеспечить ее правом, с которым считаются все, – это совсем другое (опять невольно вспоминается новейшая история Украины).

Поскольку выше мы установили, что чинопочитание представляет собой границу между сословным правом и бесправием, то с этих позиций все эти «мелкие придирки» к служебному этикету предстают совсем в ином свете. Их сущность заключается в том, что, упразднив границу между сословными правами, Приказ лишил всех офицеров их принадлежности привилегированному сословию, он лишил их сословного права. И хотя им оставляли служебные права, нет никакого сомнения в том, что и они были существенно ограничены, потому что сначала пунктом № 5 всех офицеров лишили права распоряжаться оружием: «Всякого рода оружие, как-то: винтовки, пулеметы, бронированные автомобили и прочее должны находиться в распоряжении и под контролем ротных и батальонных комитетов и ни в коем случае не выдаваться офицерам даже по их требованиям».[474]