металлическом брюхе, врывались в строй Адина, срубая ноги. Третьи швыряли свои оружия и щиты, а далее набрасывались голыми руками. Их оружия разбивали и щиты, и доспехи. Тяжестью своих тел они сбивали с ног и раздавливали своих противников. Их руки ломали хребты и конечности. Гнев придавал им сверхъестественной силы, как и предрекал Дракалес. Зрелище это, как позже призналась Золина, было диким. Северяне не давали возможности перегруппироваться, нанести ответный удар или хотя бы подняться с земли. На бранном поле начался разброд. Крики страха и зов о помощи, мольбы о пощаде и стоны гибели наполнили Снугду. Трепетали жители деревушки, укрывшись в своих домах. Сам виран Севера участвовал в том же истреблении, покинув седло своей лошади. Он бился с особой жестокостью. Одной рукой он срубает голову опешившего воителя, другой он отрывает руку, которой замахнулся на него второй каанхорец. И ни капли сожаления в диких глазах…да что там сожаления. В тех безумных зенках не было видимо даже рассудка — лишь неистовый и неутолимый гнев. И Адин, потерявший на миг дар речи, лишь стоял, выпучив глаза, и глядел, как его воинство терпит поражение, не успев даже начать бой. Управитель глянул на ваурда, прося помощи, и тут Дракалес вступился.

«Каан далх!» — взревела глотка багряного воителя, вкладывая в это слово силу Атрака и перекрикивая звуки битвы. Дрогнул безумный дух Мармара, дух же водителей Южного государства воспрянул. На мгновение бойня остановилась. И переполненные боевым духом воители воспользовались этим временем. Лежачие сбросили угнетателей и поднялись. Трепещущие отбросили страх и ринулись в битву. Асаид и Вихрь, которые умудрились давать отпор противнику, сделались ещё более могучими воителями. И даже то, что меч выпал из руки сына кузнеца, не помешало ему сражаться. В тот миг огромный щит стал его оружием, оглушающие удары которого лишали боевого безумия тех, кто под эти удары попадал. Вихрь отбросил защитную пластину, а далее вырвал из руки одного из северян булаву и стал вести сражение двумя оружиями, кружась в смертоносном смерче. А что стало с Золиной после этого, вообще не поддаётся описанию. Удары её сделались неуловимыми для человеческого взора, перемещалась она быстрее ветра, а взгляд её…всякий, посмевший посмотреть в её лик, созерцал там пламень войны и подпадал под влияние страха. Боевой клич был настолько сильным, что даже сердца мирных жителей перестали бояться и рвались в бой. С вилами, лопатами, кувалдами и прочими орудиями труда ринулись снугдачи на защищу своей деревни. И битва приняла ещё более жестокий оборот. Теперь кричали нападающие, а некоторые под влиянием страха даже теряли боевой настрой, а вместе с тем и гнев. Мармар же оставался непоколебим. Он сошёлся в поединке с Адином. Хоть дух его дрогнул, но не был утерян, продолжая довлеть над разумом вирана Северного государства. С прежней яростью и жестокостью он наносил свои удары. С прежними силами он вёл сражение, прыгая выше головы, двигаясь, подобно хищнику, и не отступая ни на шаг. Адин уподобился своему противнику и сделался столь же яростным. Но более того, он даже не пытался блокировать, парировать или уклоняться от ударов противника, ведь этого вовсе не требовалось — дух войны, поселившийся в нём, вкупе с воодушевлением, навеянным боевым кличем, сделал из обычного человека сверхъестественное существо с каменной кожей, так что удары Мармара лишь порождали искры и затупляли его клинок. Но ваурд не обращал внимания на преображения Адина, потому что в миг тот прощеный виран обрёл способности настоящего воителя Атрака: каменная кожа, точные удары, размытый взор. Поражение Мармара зависело лишь от желания Южного владыки. Дракалес же глядел на владыку Северного, а точнее на рыжий дух, пылающий в нём. Его наполняло особое чувство, которое он испытывал довольно часто. К примеру, в миг его рождения возникло это ощущение или же когда он принимал решение, обучаться у Татика и Лиера или нет, или же в то миг, как он повстречался впервые с Золиной, а также в иных местах и обстоятельствах, как и теперь. Понимал Дракалес, что этот пламенный дух как-то связан с ним, что юный томелон должен что-то с ним сделать. Но два управителя вели сражение, и он не смел вмешиваться, покуда один из них не будет повержен.

Прошло два дня. Никто не садился есть, никто не хотел спать. Всё это время дух войны и дух гнева поддерживали сражающихся, так что никто ни в чём не нуждался. Однако воинство южан было сильнее, а потому сейчас оно доканчивало расправу над вторженцами. Снугдачи приняли в этом бою малое участие, но каждый считал себя героем хотя бы от того, что не пострашился вступить в битву. Они понятия не имели, что эту отвагу им придал боевой клич Дракалеса, посчитав всё заслугами своих рьяных сердец. Заканчивалась и битва с Мармаром. И хоть воздействие боевого клича на виране улетучилось, ничего изменить уже было нельзя — враг ослаб настолько, что его стало возможно победить благодаря обычным силам. Северянин ещё пытался налетать и наносить удары, но теперь его прыть была не такая, как в начале битвы. Уворачиваясь от незначительных нападений, Адин наносил удар за ударом. Какой бы простой человек давно повалился бы наземь от столь обширных повреждений. Но кровавый Мармар продолжал яриться и делать попытки сразить победителя, несмотря на то что его бой уже проигран. И вот, сил стоять уже не было. Кровавый виран делает очередную жалкую попытку нанести удар своим алым мечом, тщась перерубить Адину ноги, но один пинок сабатона выбивает оружие из ослабших рук и опрокидывает проигравшего на спину. Единственное, на что хватает сил у Мармара, это утробный рык — даже перед смертью ярость не оставляла этого человека. Победитель воздвигся над поверженным и заговорил: «Есть, что сказать перед смертью, виран Северный?» Но, глядя в окровавленное лицо своего врага, искажённое нарастающей яростью, чьи красные зубы вот-вот сломаются от того усилия, с которыми Мармар их стискивал, понял виран, что слова лишни, а потому вонзил свой меч ему в сердце.

Бой вспыхнул вновь. Сражались все со всеми. Поле брани вновь наполнилось криками, но только теперь это были возгласы ярости и гнева. Победители принялись сражаться между собой. Меч Адина, унёсший жизнь гневного владыки, освободил яростный дух, и теперь он пустил корни в сердцах воинства победителей. Начались потери. В основном это были жители Снугды, ведь они не имели боевой подготовки и доспехов, а потому и умирали первыми. Но теперь это никого не пугало. Ярость поглотила