Ее кулаки сжались крепче, а губы побелели. Но именно пелена слез заставляла грудь сжиматься, а легкие – гореть. Кейт излучала спокойную ярость, Грегор видел ее обиду и боль и знал, как она близка к тому, чтобы потерять самообладание. «Не плачь, черт возьми!» Грегор растеряется, если она заплачет.

Проклятье, ему должно быть все равно! Она его обманула. Использовала. Заставила думать, что любит по-настоящему. Заставила хотеть чего-то, чего он никогда раньше не хотел. И этого он не может простить. Какой бы несчастной она ни казалась.

– Здесь их настоящий дом. Мы их семья.

Ее обвиняющий взгляд пронзил его совесть, выпуская на свободу бушующий внутри гнев.

– Ничего подобного. Это иллюзия, которую ты создала, и ей нет места в реальности. Этим детям здесь не место, они должны быть со своими семьями – своими кровными родственниками.

Кейт пораженно отстранилась.

– О чем ты говоришь? Их же бросили!

– Эдварда и Матильду – да. Но у обоих есть родственники, которые с удовольствием их забрали.

Он не стал упоминать о предложенном им щедром содержании.

– Ты разыскал их родственников? – Она говорила тихим, тонким голосом, отчего казалось, что ей снова двенадцать.

– Это было несложно. Понадобилось только навести кое-какие справки.

Кейт моргнула и уставилась на него.

– И тогда ты от них избавился. – Ее голос надломился, и что-то внутри него повернулось – сжалось, перехватив дыхание. – Как ты мог, Грегор? Как ты мог отослать их, даже не дав мне попрощаться?

Грегор пошевелился, не в состоянии полностью игнорировать вызванный ее вопросом дискомфорт. Она не может винить его за то, что он сделал, но, вероятно, может за то, как сделал.

– Я думал, будет лучше избежать сцен. Что хорошего выдирать рыдающих детей из твоих рук? Ясный разрыв был лучше для всех.

– Ты так думаешь? Ясный разрыв? По крайней мере, они бы знали, что я любила их, а это гораздо больше, чем им приходилось испытывать. Мой отец ушел, ничего не сказав напоследок, и, позволь заверить тебя, в этом не было ничего ясного. Что они должны думать? Как ты мог так с ними поступить? Как ты мог выместить предназначавшийся мне гнев на них?

– Мое решение не имело к тебе никакого отношения. – Оно имело отношение к нему. Так будет лучше для всех. Этим детям здесь не место, как бы Кейт этого ни хотелось. – Ты знала, что рано или поздно это случится. Я говорил тебе с самого начала.

Ее глаза блестели от злых слез, но она не могла с ним спорить.

– А что с Пипом? Он тоже вернулся к родственникам?

На этот раз Грегор ни капли не почувствовал себя виноватым.

– В этом не было необходимости. Его мать жила совсем недалеко.

Кейт выглядела напуганной.

– Ты отправил его назад к матери? Как ты мог? Кто знает, что она заставит его сделать в следующий раз?

Он сощурился.

– Так ты была в курсе махинаций мальчишки?

– Пип мне все рассказал, но ты ничего не понимаешь. Его мать заставила его сделать это, а потом угрожала, что заберет, если он будет приносить ей деньги.

Являются ли ее слова правдой, не имело значения.

– Ты не имеешь на них никаких прав, Кейт. Ни на одного из них. Они не твои.

– Я люблю их. И может, для тебя это ничего не значит, но для меня это все.

– Да, я знаю, чего именно стоит твоя любовь. – Грегор не скрывал сарказма. – Тебе, может, и удалось заставить меня жениться, но я не собираюсь забирать детей из их семей, чтобы удовлетворить какие-то детские фантазии об идеальной семье.

Он мог бы с таким же успехом ударить Кейт, настолько сильным оказался болевой шок. Но она не сломалась и не зарыдала. Она просто стояла и смотрела на него, но тишина отчего-то была вызывающей и укоризненной одновременно.

– Я не заманивала тебя, Грегор. Я не посылала за Джоном.

– Значит, мой брат лжет?

Она покачала головой.

– Я этого не сказала. Но я не посылала Пипа за ним. Я не знаю, почему он пошел.

– Это очень удобно, что Пипа с нами нет, чтобы все объяснить.

Ее щеки сердито вспыхнули.

– И кто в этом виноват?

Они таращились друг на друга в холодном прозрачном свете дня, и эмоции опасно сворачивались между ними. И что-то еще. Что-то еще, что Грегор не желал принимать. Яростное, безумное влечение, которое не разбирает, где любовь, а где ненависть. Оно вспыхивало и трескалось между ними. Грегор все равно ее хотел. Так сильно, что у него руки чесались обнять ее и прижать к себе. Получить ее. Наказать ее за то, что заставила его поверить ей, как последнего дурака. Как Кейт могла так поступить?

Он почти ненавидел ее за это. Грегор распрямился. Собрался.

– Значит, факт, что я проснулся и не обнаружил тебя рядом, а потом вдруг в твою комнату заявилась толпа, – простое совпадение?

Кейт выдержала его взгляд и не отвернулась.

– Да.

Он ничего не сказал, но стиснул челюсти до боли в зубах.

– Я прошу тебя поверить мне, Грегор. Хоть немного мне доверять. Я говорю правду.

Он сомневался. Какое-то долгое мгновение он действительно сомневался. Она говорила так искренне. Он повторял разговор в голове, слышал ее слабые возражения вперемежку с виной, слышал ее похвальбы и проклятые слова, слышал подтверждения Джона.

Глядя на Кейт, Грегор мог поклясться, что ее просьба искренняя. Он даже не сомневался, что она его любит. Но этого недостаточно. Он это уже проходил и в это теперь не верил.

– Ты просишь слишком многого.

Он притворился, что не замечает разочарования, наполнившего ее глаза, но почувствовал каждую слезу, скатившуюся по ее щеке, словно кислоту на своей груди.

– Если бы ты любил меня, то знал бы, что я говорю правду.

– Тогда я был бы дураком. – Грегор многозначительно помедлил. – А я не дурак.

Кейт втянула воздух, вбирая значение его слов: он ее не любит.

Ему должна быть безразлична ее боль. Должна. Но это не так, черт побери!

Господи, ему нужно отсюда убираться. Но он должен быть уверен, что Кейт поняла.

– Ты получила что хотела Катерина. Ты станешь моей женой. Так все и оставь. Не ожидай ничего больше.

– Вроде любви?

«Особенно этого».

– Я дам тебе свое имя, а взамен ты вернешь мне мою свободу.

– Что ты имеешь в виду?

Он посмотрел ей прямо в глаза.

– Меня можно заставить жениться только один раз.

Когда она все поняла, то глубоко вдохнула и посмотрела на него как на незнакомца.