* * *

Прямо на плиты зала упал дымящийся, закованный в странную броню, потерявший сознание воин. Син’Маган мгновенно приставивший острие клинка к горлу Хадажра, чуть поморщился.

— От него воняет, как от пережаренной отбивной, — с отвращением произнес Син.

— Убей его, брат, и покончим с этим, — сплюнула Эзир.

Син кивнул и замахнулся клинком, как над плитами малого бального зала пролетел крик:

— Стой!

Из крепкой хватки ведущих его стражников вырвался старик. В этом исхудавшем, покрытом ранами и струпьями создании, со всклоченными, грязными волосами, обломанными рогами, переломанными пальцами с вырванными когтями, хромающем и переломанном с трудом угадывался Глава Павильона Волшебного Рассвета — Чин’Аме.

Упав на разбитые колени, но сдержав крик боли, некогда один из самых могущественных драконов Рубинового Дворца оказался не способен пересилить давление магических цепей, сковавших его тело.

— Остановись, Син.

Маган повернулся к трону, но восседавший на нем Император не выражал никаких эмоций.

— Что ты хочешь, предатель?

В голосе Син’Маган содержалось столько ненависти и отвращения, что их хватило бы, чтобы покрыть грязью несколько поколений смертных.

— Остановись, Син, — повторил Чин’Аме. Каждое слово давалось ему с трудом, а любое движение причиняло нестерпимую боль. Палачи Императора хорошо знали свое дело. — Остановись, если не хочешь, чтобы твой род запомнили как клятвоотступников и цареубийц!

— Что ты несешь, старый интриган?! — взвилась Эзир.

— Мой Император, — Чин’Аме повернулся к трону и опустил лоб на пол. — испытание Пути Среди Звезд снимает все завесы и все миражи с того, кто его проходит. Посмотрите на герб Хаджара. И примите решение.

В зале повисла тишина. Все еще дымилось неподвижное тело и так же неподвижен был и Император.

— Почему я должен это делать? — спросил, наконец он.

— В память о нашей былой дружбе, мой Император, — Чин’Аме, казалось, еще сильнее прижал лоб к полу. — И потому, что так вам велит ваша честь.

И вновь тишина, после которой Император поднял и одним неуловимым движением, заставляя вздрогнуть всех присутствующих, преодолел расстояние, разделявшее трон и дымящееся тело.

Без всякого усилия, ни единого жеста и вот уже оплавленные доспехи разлетаются по всему полу, оставляя Хаджара лежать на камнях обнаженным.

И на этот раз его черную татуировку Зова, запечатленную прямо над сердцем, ничто уже не скрывало.

Глаза Императора расширились.

Он сделал шаг назад.

Никто и никогда прежде не видел правителя Рубинового Дворца и всего региона Белого Дракона в таком состоянии.

— Отец ты…

— Молчать! — властно взмахнул рукой Император и повернулся к Чин’Аме. — откуда мне знать, что это не очередной твой трюк, предатель?

— Потому что вы уже знаете, мой император, что это не так.

Правитель снова посмотрел на тело.

— Как это возможно… — прошептал он. — неужели… неужели Травес каким-то образом… нет. Это невозможно. Но как…

Но, тем не менее, какие бы мысли не посещали разум Император, перед ним открылась непреложная истина. На груди Хаджара Дархана черной бездной пылал герб Лазурного Облака с символом первого Императора Драконов — Грозового Облака.

А это означало…

— Ты, Син’Маган, — выпрямился Чин’Аме. — чуть было не убил законного претендента на Рубиновый Престол — потомка Великого Героя Травеса из племени Лазурного Облака. Узрите — Хаджар Дархан. Последний из племени Лазурного Облака. Равный по праву крови Императору.

— Что?!

— Как это возможно!

— Старик дурачит нас!

— Отец…

Очередной взмах руки заставил всех замолчать.

— И чего ты хотел добиться этой интригой, старый змей? — спросил он в пустоту, но было понятно, что Император обращается непосредственно к Чин’Аме.

— По законам, оставленными нашего Великими Предками, в подобной ситуации может быть лишь один исход. На закате седьмого дня вы, мой Император, сойдетесь в поединке чести с Хаджаром Дарханом и тот, кто останется жив — тот и является законным правителем драконов и региона Белого Дракона.

Император вздохнул, прикрыл глаза, а затем развернулся и направился в сторону выхода.

— Да будет так, — произнес он и взмахнул рукой.

Одновременно с этим цепи опали с тела Чин’Аме, а сам волшебник, дотянувшись до Хаджара, коснулся его и что-то произнес. Еще до того, как окружающие смогли осознать реальность, оба они уже исчезли.

Хаджар хорошо был знаком с болью. Лучше, чем он, да и вообще кто угодно другой, мог бы хотеть. Так что, просыпаясь от довольно крепкого сна без сновидений, он ожидал, что болеть будет все и даже то, что болеть не может.

Но, видимо, судьба в кое-то веки решила сжалиться над странником и подарила ему вместо боли блаженную негу.

Хаджар уже и вспомнить не мог, когда последний раз просыпался на мягких перинах, а не на каменных нарах или жесткой циновке. Да и вообще, будучи адептом и проводя все свободное время в глубоких медитациях, он редко когда спал.

Да, чем сильнее адепт, тем крепче его психика и разум, но даже таким, пусть и крайне редко, но требуется эмоциональная разрядка, которую и дарит крепкий, едва ли не младенческий сон.

Хаджар коснулся правого плеча. Пальцы нащупали тонкую сетку шрамов. Это куда лучше обугленной плоти, покрытой чем-то напоминающим вареную куриную кожу.

— Павильон Волшебного Рассвета славен и своей алхимией.

— Чин’Аме, — Хаджар приподнялся на кровати и облокотился на спинку. Мягкие подушки, перина, теплое одеяло — может он, все же, умер и попал в дом праотцов? — Рад видеть вас в добром здравии.

Но тот факт, что он находился в просторных каменных палатах, больше похожих по убранству на лавку какого-нибудь волшебники или алхимика, убеждал в обратно.

Да и Чин’Аме, облаченный в лазуритовые робы, опирающийся на резной деревянный посох, так же прозрачно намекал, что Хаджар все еще жив.

Радоваться подобному факту или нет — это уже совершенно другой вопрос.

— В добром… — повторил Чин’Аме. — Что же, можно, пожалуй, сказать и так, Ваше Высочество.

Хаджар нахмурился. Его разум работал все быстрее и быстрее, скидывая с себя оковы неги и сладкого пробуждения, так что он уже вскоре заметил несколько тонких шрамов на лице волшебника. Обнаружил, что то, что он принял за украшения для рогов, на самом деле являлось драгоценными… протезами.

Да и глубокие черные впадины под глазами, которые Глава Павильона Волшебного Рассвета пытался спрятать под слоем косметики, были красноречивей любых описаний.