Они платили сущую мелочь, а работать заставляли по двенадцать часов. А там одних земляных работ было на миллионы. Вон, целых три громадных здания отгрохали, всё в бетоне, как крепости какие… Забор по периметру трёхметровый, охрана, всё как положено… Только это строилось ещё лет пять-семь назад…

Котов ласково посмотрел на журналиста:

— А сейчас там что?

— Так кто ж его знает? — удивился парень. — Как были достроены эти бетонные коробки, так всех рабочих сразу взашей и вытолкали. А кто там останется? Места дикие, малярия гуляет, кругом джунгли… Одно слово — Мисьонес…

— Ага, вот как… Мисьонес, говоришь… Городок так называется или?

— Мисьонес — провинция, — пояснил Игнасио с некоторой долей превосходства. — А располагается вся эта ерунда неподалёку от водопадов Игуасу, в районе Тейу Куаре

— И как туда добраться? Поездом, автомобилем?

— Лучше всего самолётом. Неподалёку от городка Санта-Эсперанса, главного в штате Игуасу, есть частный аэродром. Немцы, по крайней мере, им пользовались. Но смотрите, будьте осторожны, места там дикие, полно бандитов и контрабандистов. С трёх сторон Мисьонес окружают Бразилия и Парагвай, реальной границы там, почитай, и нет совсем, вот все и мотаются туда-сюда.

— Приятное местечко, — буркнул Котов. — Но — спасибо. Вот тебе ещё сотня, выпей там с приятелями за наше здоровье.

Он поднялся из-за стола, взял шляпу. Встал и Иван. Он успел заметить, как и эти деньги исчезли в кармане Игнасио с непостижимой для простого смертного скоростью. Только головой покачал. Они уже выходили из бара, когда им в спину донеслось еле слышное:

— Только если вы действительно собрались в Тейу Куаре, то мои тосты за ваше здоровье вряд ли помогут вам его сохранить.

— А вот это мы ещё посмотрим, — беззлобно огрызнулся Котов, направляясь к машине, в которой их ждала Хелен. Он терпеть не мог, когда его запугивают, а тем более — когда отговаривают от чего-то того, что он уже давно для себя решил. Ивану оставалось только следовать за ним. Отчего-то пришла на ум институтская латынь: «Ave, Caesar, morituri te salutant[71]». Правда, участи римских гладиаторов для себя он не желал. Тем более теперь, когда он в ответе за Хелен.

Колонна автомобилей тянулась по не особенно хорошей бетонке на Север. Уолш устроился на заднем сиденье передней машины, вспоминал с чего начинался этот «крестовый поход» через пол Аргентины.

Они нашли всё-таки логовище немцев. Небольшой домик в викторианском или, как иначе принято называть, в «колониальном» стиле, стоял в глубине тенистого сада, надёжно укрытый от посторонних глаз кустами акаций и мимозы.

Когда они только ступили на мощёные плиткой дорожки, Уолш уже понял, что они в очередной раз опоздали. Везде — на подъездных путях, на небольших аккуратных лужайках, в надворных хозяйственных постройках царило запустение. Причём, не то запустение, которое бывает, когда хозяева вдруг и сразу покидают насиженные места, вовсе нет. Здесь правила хвалёная германская педантичность, с которой те, кто здесь жил, судя по всему, достаточно длительное время, не просто собрались и уехали, а тщательно прибрались за собой, не оставив тем, кто вдруг внезапно нагрянет в это уютное гнёздышко нацистов, не смогли бы найти ни одной зацепки, куда именно отправились обитатели этого просто-таки кукольного домика.

На кухне висели на крюках над плитой сковороды, сияли медными боками кастрюли в ящиках шкафов. Под лёгким сквознячком едва колыхались выстиранные и открахмаленные занавески. Ни пылинки на идеально начищенном паркете, ни одного лишнего листочка бумаги на секретере, которым явно совсем недавно пользовались, ибо на столешнице ещё не выветрились пролитые кем-то и тщательно замытые чернила.

В бельевых шкафах постельные принадлежности пребывали в идеальном прядке, выстиранные и отутюженные до бритвенной тонкости кромок. Но никаких следов нижней или верхней одежды, обуви Уолшу и его команде, усиленной спецами из ФБР, обнаружить не удалось.

Дом они перерыли буквально снизу до верху. Парни залезли на чердак, с лупой и фонариками обследовали подвал, тянущийся подо всем домом, перелопатили все надворные постройки. И всё безрезультатно. И когда силы уже были на исходе, как и терпение, один из экспертов вдруг обнаружил, что ковёр в одной из спален чуть сдвинут. Почти незаметно, но при тщательнейшем рассмотрении стало ясно, что не выцветший на солнце паркет под ним на доли миллиметра не совпадает с положением самого персидского чуда. Кровать тут же сдвинули, откинули ковёр и обнаружили лаз в ещё один подвал, тщательно замаскированный особенностями архитектуры дома. То есть, дом этот явно строили с определённым секретом.

Этот подвал если и не оправдал все ожидания, то, по крайней мере, дал им хоть какое-то направление дальнейших поисков. В каминной топке им удалось обнаружить остатки расшифрованного донесения, каким-то чудом не уничтоженного полностью огнём. Там было всего несколько фраз. «Пятьдесят шесть километров от границы с Парагваем», «сельва не пропускает солнечный свет», «идеально для прикрытия с воздуха», «будем ждать в районе Тейу…».

Сопоставленные с остальными отрывками, фразы сложились в некое сообщение, в котором некто ожидал обитателей этого особняка в районе Тейу Куаре, в пятидесяти шести километрах от парагвайской границы и был готов предоставить им убежище. Не пропускающая прямой солнечный свет сельва должна была гарантировать незаметность логова с воздуха. В общем, для специалистов из ФБР и команды Уолша всё было ясно. Для всех, кроме Джона Салливана.

Он внимательно выслушал все эти железобетонные доводы с милейшей улыбкой, со всем согласился и попросил разрешения, пока все будут брать особо опасных и предельно важных преступников, отправиться на юго-запад, в небольшой городишко под ничего не говорящем Уолшу названием Сан-Карлос-де-Барилоче. Причём, он не просил помощи, он только умолял ему не мешать. И Уолш не стал ему препятствовать, поскольку этот надоедливый малый, возможно, и был прекрасным специалистом по России и всему, что касается ядерного оружия, но оказался совершенно несносен в качестве напарника.

Его привычка повсюду совать свой нос, лезть во все углы и интересоваться всеми делами довольно быстро настроила против Джона Салливана практически всех членов его группы и даже большинство фэбээровцев. Те, было почувствовавшие себя в необременительной командировке, практически на курорте, вдруг оказались под градом обстрелов его острых и, зачастую, совершенно нелепых расспросов.

Единственным, кто мог его терпеть, был Джек Хопкинс. «Голем» молча слушал его, что-то записывал в блокноте, который в его грандиозной лапище смотрелся, как бабочка на ухе слона, иногда тихонько консультировался с ним. И Хопкинс неожиданно для всех вдруг принял решение ехать на Юг вместе с Салливаном. Для всех остальных он аргументировал своё решение стопудовым доводом: «Я прилетел вместе с ним,