Кемаль уже собрался пошутить насчет этой дежурной фразы американских профи всех мастей, постоянно звучащей с экрана, но в кармане завибрировал телефон.

– Твоя жена, – взглянув на номер, сказал он Азизу. – Наверно, тебя ищет?

– Ну и позвонила бы мне, – недовольно буркнул тот. – Сначала устраивает сцены, потом еще тебе жалуется…

Высокий голос заверещал в трубке, но Азиз не мог разобрать ни слова, а Кемаль слушал с непроницаемым лицом.

– Я все выясню, абла… обязательно… да, прямо сейчас. Мы с Азизом ужинаем, – нет, не похоже, что она обо мне, подумал Азиз, иначе он не сообщал бы это таким тоном. Словно переводя разговор на другую тему. Интересно, что там у нее стряслось? Нет бы позвонить собственному мужу – все брату да брату!

– Опять что-нибудь разбила? – прикрывая раздражение насмешкой, спросил он, когда Кемаль закончил разговор.

– Да нет, – поморщился шурин. – Там у сына ее подруги проблемы с машиной, надо кое в чем разобраться.

– Да ты хоть доешь, что за проблемы такие, чтоб вскочить и бежать?

– Нет, я и так засиделся с тобой, у меня еще дела всякие. У нас хоть и не политика, но сложностей да нюансов – выше крыши! Никогда не знаешь, попадешь ли домой к ужину.

Он быстро достал бумажник, отдал купюру привыкшему к таким неожиданным уходам клиентов официанту и отмахнулся от монеток сдачи.

– Поеду гляну, что за проблема. До встречи. Ты бы мне все-таки рассказал про этого Эмре, ладно? Раз уж сегодня не вышло.

И шурин улыбнулся своей обаятельной улыбкой, напомнившей Азизу жену и – поэтому ли, или из-за последнего вопроса? – вызвавшей у него какое-то неприятное чувство несвободы и вины.

А в чем он, спрашивается, виноват?!

– Как это тебе удалось? – ревниво спросил Кемаль Альпера, ненадолго ставшего героем дня.

– Ой, да чего проще! – довольный Альпер развалился в кресле. Такие моменты в его работе выпадали нечасто, и, наслаждаясь положением победителя, он даже не торопился домой. – Припугнул его как следует, да и все. Парень нар не нюхал, но про порядки в тюрьме, видать, слышал. И очень ему в камеру не хотелось. «Я ничего не сделал» да «вы не имеете права»! Да «я требую адвоката», как будто ему тут Америка! Представляешь, адвоката ему? Ну, я быстренько объяснил, кто тут право имеет, и что здесь вам не там, и что домой он пойдет только после того, как все мне расскажет и все подпишет, и что неделька в камере такому красавчику только на пользу пойдет. Ну и так далее. Типа дело об убийстве и нечего тут! Он и раскололся, чуть не плакал, бедняга.

– Что, и в убийстве признался? Так ни один суд же…

– Да плевать мне на суд! В убийстве не признается, гад, надо было его все-таки не час взаперти подержать. Да и стукнуть разок-другой не мешало бы. Но все остальное – просто сказка. Заслушаешься. Да он и в убийстве признается, там же все: мотив, возможность, алиби ни хрена нет! Куда он денется, красавец? Потом и свидетелей найдем, и все подчистим. Начальство довольно, между прочим. Я его под подписку отпустил, завтра можно и про убийство начинать. Прикинь, эта тетка его больше года шантажировала, достала просто! А запись у меня, кстати, чистенькая, на ней ни ударов, ни угроз нет! Послушаешь?

Еще бы. Кемалю было неприятно, что легкомысленный Альпер сумел добыть новую информацию, ему не нравились эти дикие методы, из-за которых большинство граждан не любит полицию, боится ее и не рвется ей помогать. С другой стороны, никому не причинили никакого явного вреда, а расследование сдвинулось с мертвой точки, начальство довольно, и – кто знает? – может, он и правда убийца, тогда чего с ним церемониться. Но что-то внутри Кемаля всегда протестовало против подобных методов работы, это было запретным приемом вроде не “fair play”, как в футболе.

– А потом мы жалуемся, что нас никто не любит и в Европу не принимают, – не удержался он от никому не нужного замечания, вспомнив свой бестолковый разговор с Азизом. И почувствовал себя старым и нудным учителем, читающим мораль ухмыляющимся ученикам.

– И черт с ней, с Европой! Нужна она нам! Зато завтра дело закрывать можно.

– Но он же не признался…

– Да ты послушай сначала – на кой черт нам его признания?

Запись начиналась не по правилам, сразу с монолога Тимура, любой адвокат моментально раздул бы из этого целую историю, но – и в этом Альпер был прав – в качестве оперативной информации все это годилось.

«Ты дал машину журналистке Гюзель Алатон?» – так или примерно так, по-видимому, звучал заданный Тимуру вопрос. Скорее всего, более грубо.

«Да. Она ею часто пользовалась, после того… ну после того, как узнала. Я ее не боялся, вы не думайте, но зачем мне скандал, правильно?» – пауза на пленке, наверно, означала, что Альпера не устроило невразумительное изложение, и он, остановив запись, еще раз объяснил ему, что к чему. Поэтому дальше Тимур говорил уже как по писаному.

…Он говорил, а перед глазами у него стояло море и белый, словно выгоревший на солнце песок пляжа. Когда он смотрел на этот песок, то всегда вспоминал начало одного романа, попавшего в его руки без обложки, а потому навсегда оставшегося для него безымянным. Как будто его и не сочинял никто – он был отголоском его собственных мыслей, и больше ничем. Если бы не первая фраза, он бы и читать не стал, не имел он этой отнимающей время привычки, но та фраза почему-то зацепила.

«Однажды на пляже я нашел бриллиант» – ничего себе, да? Везет же некоторым придуркам! В следующих фразах выяснилось, что бриллиант был надет на зарытую в песок старческую руку, а та принадлежала вовсе не трупу, как можно было подумать, а вполне живой и замечательно богатой особе. Тоже ничего себе – для желающего подзаработать красавца.

Бриллиантов на пляже было много, они валялись тут и там. Англичанки боялись или не хотели оставлять их в отеле и ходили на пляж, увешанные драгоценностями. И все сверкали: лоснились от масла для загара, поблескивали очками и зубами, радостно подставляли под лучи солнца в изобилии покупаемые цепочки и браслеты. Они ездили сюда каждый год, или сюда приезжали их знакомые, и они уже знали, что в Турции все очень дешево по сравнению с Англией, и они, лежащие топлесс на этом белом, выцветшем от жары песке, напоминали цыганок, увешанных дешевыми побрякушками.

Только вот побрякушки были отнюдь не дешевыми. И роскошный белый песок был вовсе не в Анталье, куда Тимур якобы уезжал на лето, а совсем в другом месте. Что там ловить, в этой Анталье: русских туристок, замученных детьми и жаждущих романтики и секса, или тех же русских туристок, но желающих продать себя подороже, а еще лучше выскочить замуж?

Нет, это не для него. Дидим – другое дело. Этот небольшой курорт давным-давно облюбовали англичане, здесь были английские вывески и цены в фунтах, здесь почти не звучала турецкая речь, а на пляже валялись бриллианты. И некрасивые тела с этими самыми бриллиантами.