Эминэ еще на золотом дне спросила про прислугу, и уже тогда Элиф поймала себя на мысли, что отвечать правду ей решительно не хочется. Ну как это будет звучать: меня муж попросил устроить эту девушку на работу? Или: Лили искала прислугу, а знакомая Азиза… что за знакомая, откуда взялась, что это у него за знакомства с молодыми девушками без определенных занятий? Мало ли кто приходит в их контору в поисках работы, что же всем помогать? И девчонка, как назло, не то чтобы красивая, этого Элиф ни за что бы не признала, но вполне привлекательная.

Вполне, вполне – думала она, приглядываясь к тому, как Гюльтен (она запомнила имя сразу, редкий случай!) разносит чай и уносит тарелки. Она нарочно откинулась на спинку кресла, когда дошла очередь до нее: то ли чтобы получше разглядеть, то ли чтобы выразить ей свое презрение, то ли просто чтобы оказаться подальше – теперь и не разберешь зачем. А та и глаз не подняла, поставила чашку, положила салфетку – и дальше. И что это, спрашивается, означает?

Все или ничего? Вот приедет Азиз – пусть сам расхлебывает! Еще не хватало полиции вмешиваться в их семейные дела, правильно? Она сама не может разобраться, ей не до посторонних. И тем более не до подруг и родных – только их не хватало.

Айше вцепилась бы мертвой хваткой: откуда Азиз ее знает, почему решил помочь, что у них за отношения? Мне бы самой понять, что у них за отношения! А может, и нет никаких отношений?

Как запах от мусорного бака – то ли есть, то ли нет, то ли заглушен запахом моющего средства. Как хочешь, так и думай.

Элиф с выразительным стуком водрузила бак на его место и пошла за чистым пакетом. Мешки с мусором так и стояли у лифта, никем не замеченные и никому, кроме Элиф, не интересные. Конечно, соседки работают, им не до этого. Только ей и есть дело…

Говорят, мужчины в этом возрасте – и молодые девчонки… кстати, никто не знает, в каком таком возрасте. За сорок? За пятьдесят? Или ровно в сорок пять? Или ближе к шестидесяти?

Гюзель вечно обо всем таком писала. Бедная. Элиф любила читать ее колонку, всегда мысленно примеряя на себя все описываемые ситуации. В ее жизни было не так много сильных переживаний, и она любила сериалы, и рассказы приятельниц о чьих-то проблемах, и эти газетные колонки. Они давали ей возможность что-то придумать, что-то пережить в воображении, поставить себя на место героини рассказа. Она даже немного завидовала Гюзель: подумаешь, журналистка, я бы тоже так могла, вот вчера только мне рассказали, я бы тоже могла описать. И, тем не менее, каждое утро машинально открывала газету на той самой странице.

Теперь у меня своя история, с горечью подумала она.

Гюзель бы понравилось: стареющая жена, неверный (скорее всего!) муж, любовница, работающая прислугой у подруги. Или все не так, и Азиз просто захотел помочь? Бывает же так, что хочется человеку помочь – просто так, без всякой причины?

Человеку – бывает, ответила она сама себе, а молодой привлекательной девице – нет. Особенно если помогает ей мужчина средних лет – того самого рокового возраста.

Вот явится он – я его прямо спрошу. Пусть знает, что я не идиотка какая-нибудь, которая любую ложь проглотит, не подавившись. Я давно все поняла, я не так глупа, как ему хотелось бы. Пусть сам полиции отвечает, я не из тех, кто подружкам и газетам плачется, мне такое обсуждать не хочется.

Но как же Гюзель, как же она? Мысли невольно вернулись к несчастной журналистке. Как она могла упасть с парома?! Как с него можно упасть, даже если очень ветрено? Сиди себе в салоне, не выходи на палубу – зачем, интересно, она вышла-то в такой холод? Покурить? Вот они, запреты эти: там не кури, здесь не кури – а люди потом погибают! Кому это нужно – Европе, что ли? Так мы не Европа, у нас всегда все курили, раньше в автобусах даже. Зато у них в Европе пьют все запоем, вон в фильмах показывают… уж лучше курить, разве нет?

Гюзель, конечно, много курила, но все-таки вряд ли… вряд ли она пошла бы на верхнюю палубу под дождь и ветер только ради сигареты. Не похоже это на нее, совсем не похоже.

Тогда чего ее туда понесло?

И что все-таки случилось с Лили?

А если… Элиф даже замерла от этой мысли. Надо срочно сказать Кемалю! Или хоть Айше, она дома сидит! Как это они сами не додумались?!

Конечно: кто-то отравил не только Лили, но и Гюзель! Ей стало плохо, и она вышла на палубу. Тошнило ее, или в сон клонило, или еще что-нибудь. Вот она и свалилась – разве здоровый человек оттуда свалится?!

И, кстати, разговоров об Азизе и его покровительстве этой девчонке будет меньше. Это никого не касается – только меня.

Ах, черт, стеклянная крышка!

Черт, черт, черт! Черт побери все это! Всех этих женщин, и полицейских, и… политиков тоже! Особенно их.

Азиз никак не ожидал, что дело может так повернуться.

Прилетев из Анкары, он спокойно забрал со стоянки машину, не торопясь ехал по автобану, предвкушая спокойный вечер перед телевизором, где всегда можно найти какой-нибудь американский фильм, чтобы отвлечься и ни о чем не думать. Вот завтра он выйдет на работу – тогда и подумает, а сегодня у него законный выходной, самолет не опоздал, пробок на автобане не было и быть не могло, Элиф к его приезду приготовит что-нибудь вкусненькое.

И вдруг – пожалуйста! Да еще с двух сторон.

Азизу хотелось есть, и он помахал знакомому официанту. Здесь его знали, еда была неплохой и недорогой, но настроение было безнадежно испорчено, а сидеть в кафе у всех на виду, вместо того чтобы бездумно смотреть в телевизор с собственного дивана, совсем не входило в его планы.

А Азиз очень не любил, когда кто-то нарушал его планы.

Господи, глупая женщина! Что на нее нашло, спрашивается?! Ведь приняла все как должное, ни слова поперек не сказала, сделала, что он просил, еще и радовалась, что окажет подруге услугу. Кто мог ожидать, что она вдруг поднимет такой шум?

Наверно, все из-за этой проклятой крышки. Азиз усмехнулся: вот ведь из-за какой малости могут расстроиться самые продуманные планы! Наверняка и брата она натравила. Стал бы Кемаль задавать все эти вопросы о какой-то домработнице, если бы не любимая сестра? Ясное дело, не стал бы. Или задал бы так, для проформы. Он хороший полицейский, спору нет, но все-таки звезд с неба не хватает и до мысли о Гюльтен сам бы ни за что не дошел. Та всегда все продумывает, ни наследить, ни ошибиться не могла, с полицией побеседовала, все, что положено, сказала.

Нет, с полицией он бы справился, без вопросов. Но вот жена…

Надо же было ей уронить эту чертову крышку!

Азиз даже не сразу сообразил, в чем она его обвиняет. Элиф редко устраивала ему сцены, их семейная жизнь всегда была спокойной и мирной, не выходя за рамки нормальных споров о том, куда поехать на выходные и на какие курсы посылать сына.

Но стеклянная крышка от новой дорогой сковородки разбилась вдребезги, разлетелась на множество противных осколков, которые злая до слез Элиф с злыми слезами выискивала по всей кухне, и от семейного спокойствия не осталось и следа.