Лаверн бросить мужа. Я не просила тебя жить без отца. Я просто пришла в салон, чтобы вы меня наконец увидели. Я-то вас видела каждый день своей жизни. Поверить не могу, насколько ты высокомерна. Всю твою жизнь я была к тебе добра, так что прояви немного уважения.

Гвен закинула одну ногу в белом чулке на другую и покачала туфлей.

– Не плачь, – сказала она.

Я не плакала. Я даже на всякий случай пощупала лицо, чтобы проверить. Гвен говорила торжественно, словно за нами наблюдали. Я оглядела комнату, но нас окружали только портреты Даны.

– А теперь я хочу кое о чем тебя попросить, – заявила Гвен. – Ладно? Мы тут ведем культурную беседу.

– Я вам ничего не скажу, – напряглась я.

– Ой, – сказала Гвен, – я и так все знаю. Это ты хочешь что-то узнать. А я хочу попросить о небольшой услуге.

– Услуге?

– Да, – кивнула она, – я хочу попросить тебя вернуть Дане брошь бабушки. Это все, что у нее было.

– Еще чего! – возмутилась я.

– Почему нет? – осведомилась Гвен. – Тебе и так досталось все. Дана всю жизнь подбирала твои объедки. Почему ты не можешь отдать всего одну вещь?

– Извините, – сказала я, поднимаясь. Внутри я чувствовала что-то вроде гордыни. – Она моя. Бабушка Банни была моей бабушкой. Папа украл брошь с ее платья, когда ее положили в гроб.

– Не будь такой эгоисткой. Моя дочь никогда и ничего у тебя не просила. Как и я. Видишь на мне эту форму? Я работаю каждый день и сама оплачиваю счета.

– Мне все равно, – обрубила я.

Гвен сказала:

– Я просила тебя вежливо. Я пыталась общаться с тобой как со взрослой. Ты вынуждаешь меня это говорить. Послушай, юная леди. Когда придешь домой, посмотри на копию свидетельства о браке. Посмотри внимательно. Дана, твоя сестра, которую, как тебе кажется, ты так сильно ненавидишь, подправила дату шариковой ручкой. Я вышла за твоего папу не через год после твоего рождения. Он женился на мне, когда тебе было три дня от роду, и ты все еще лежала в роддоме, в кювезе. Дана исправила дату, потому что не хотела ранить твою нежную душу. Как тебе?

– Это неправда, – не поверила я.

Она покачала головой.

– Вы все врете, – сказала я.

– Нет, – ответила Гвен, – врет дьявол – совсем как твой папа.

Она проводила меня к двери, словно я была обычной гостьей.

Я обернулась и прищурилась, разглядев на дальней стене фотографию, где мама готовила тело бабушки Банни к погребению. Я опешила, когда увидела ее в этом доме, будто мы все члены одной семьи. Гвен проследила за моим взглядом и посмотрела в мои ошеломленные глаза.

– Нам ее подарили.

Раз уж я сама позвонила отцу и сказала приехать, логично было бы отпереть ему дверь, впустить в дом. Может, с его стороны любезнее было позвонить в дверь, как гость, а не пытаться отпереть своим ключом, словно он все еще здесь живет, словно все в порядке, словно моя мама – его единственная жена, а я – единственная дочь. Ключ проскользнул в замочную скважину, но не повернулся. Я стояла за дверью и ждала, пока он трижды попробует отпереть дверь. Тут отец сообразил, что мы поменяли замки. Мама сделала это в первый же день, еще до того, как превратилась в мокрую тряпку – в тот момент, когда еще пела I Will Survive. До того, как начала мечтать о его возвращении.

Когда папа нажал на кнопку звонка, я открыла деревянную дверь, отперла защелку, но стеклянную оставила запертой. Он был в парадной форме, а фуражку сжимал под мышкой. Если бы форма была красной, он был бы похож на обезьянку шарманщика.

– Ш-шорисс, – произнес отец, – спасибо, что позвала. Мама в порядке?

– Как она может быть в порядке? – возмутилась я.

– Мы все не в порядке, – проговорил он. – Нам всем пришлось несладко.

– Папа, – сказала я, – как ты мог так с нами поступить?

– Открой д-д-дверь.

Мама спала на диване – отключилась из-за парацетамола. Я сомневалась, что она проснется, но говорила тихо.

– Объясни.

– Не заставляй меня говорить с тобой через дверь.

Отец так близко придвинулся к стеклу, что я могла разглядеть его обветренные губы. Я сделала шажок назад. Это было малюсенькое движение, но отец заметил.

– Вот, значит, как, – сказал он. – Ты боишься родного отца? То, что твоя мама на меня зла, это я понимаю. Я ее предал, это мой грех. Посмотри на меня и увидишь, как сильно это меня подкосило. Но тебе я никогда не делал плохого, Шорисс. Я, как и прежде, твой папа. Этого ничто не может изменить.

– Нет, сделал, – возразила я.

– Чем я тебя обидел? – спросил он, словно и правда хотел узнать.

Сложно выразить, что я чувствовала в тот момент. Дочь не должна ждать от отца, что он будет только ее отцом, но его отношения с Даной были изменой по отношению ко мне.

– Мы тебя совсем не знали, – упрекнула я.

– Ты меня знаешь. Как ты можешь говорить обратное? Я всегда был рядом, когда ты во мне нуждалась. У половины твоих друзей вообще нет отца. Скажи, что я неправ.

Он был прав.

– А теперь открой дверь, Звездочка. Не заставляй меня торчать на улице. Ты сказала, мама хочет со мной поговорить.

– Нет, я сказала, что я хочу, чтобы ты с ней поговорил. Она не просила меня звонить.

– Я тоже хочу с ней поговорить. Я говорил с ней каждый день с тех пор, как мне исполнилось шестнадцать. Две недели без нее чуть меня не убили.

– А две недели без меня? – обиделась я. – Со мной ты тоже каждый день говоришь.

– Ох, Звездочка, – вздохнул он. – Не надо так. Конечно, я скучаю по тебе.

– Ты любишь меня? – спросила я.

– К-к-конечно, люблю. И дядя Роли любит.

– А кого ты любишь сильнее?

– Тебя или маму? Откуда вообще такой вопрос?

– Нет, – сказала я. – Меня или Дану?

Теперь настал его черед отвернуться от стекла.

– З-з-зачем о таком спрашивать?

Я не хотела, чтобы он ушел. Пока не хотела. Я хотела спросить, когда именно он взял Гвендолен Ярборо «в законные супруги». Правда ли он это сделал, когда я была еще в роддоме, недоношенная, утыканная всяческими трубками? Я залезла в ящик маминого стола и рассмотрела свидетельство о браке, но не была до конца уверена. Если Гвен говорила правду, это значило, что у меня проблема: я не смогла бы сказать об этом маме, но не хотела оказаться в разряде людей, которые любят мать, но при этом