– Вы сами дали мне это дело.

– Вы стали одержимы, а одержимость превратилась в монстра, с которым вы в данном случае не сумели совладать. Ощущение такое, – Мур делает эффектную паузу, отмеряя удар, который собирается нанести, и чуть повременив, делает бросок, – будто вам был нужен кто-то, кого вы ненавидите больше, чем своего отца. И что у вас есть за эту ненависть? Мертвый мальчик и судебный процесс.

Его слова вонзаются мне в грудь, как лезвие, как пуля в центр мишени. И часть меня она убивает безвозвратно. К себе прежней я уже не вернусь.

– Теперь можете идти.

И я ухожу – не говоря больше ни слова, во всех смыслах.

Глава 87

Мне бы возненавидеть Мура за то, что он вот так швырнул мальчика мне в лицо, но я этого не делаю. Все не так однозначно. И вряд ли когда-нибудь упростится до нужной степени. Правда в том, что при работе в отделе убийств иной раз бывают моменты, когда тебя вдруг охватывает страх, что ты больше не человек. Что ты слишком холоден. Невосприимчив к крови и вывороченным внутренностям. Слишком похож на самих убийц, за которыми охотишься. А затем наступают некие моменты противоположности, когда ты молишься небесам за способность держать себя в руках.

На выходе из пультовой со словами капитана, прожигающими дыры в моем сознании, я не переживаю ни одного из тех самых моментов. Вместо этого внутрь меня просачивается холод, а решение о моем скором будущем, накалившись, столь же быстро остывает. Момент благодарения небесам происходит только тогда, когда Лэнг бросает на меня взгляд и ничего не говорит. Независимо от того, как и зачем мы стали партнерами, вместе мы провели больше времени, чем большинство супругов. Он понимает, что я сейчас пребываю в месте, которое мы с ним именуем нашим «эпицентром»; в той точке, где нужно собраться, обрести себя и заземлиться, иначе произойдет самоуничтожение.

Лэнг движется по коридору к выходу, которого я не знаю. Я поспеваю следом, по-прежнему доверяя ему на каком-то уровне, которого он не заслуживает. А может, наоборот. Мне нужно выбраться из эпицентра, прежде чем я оценю, где нахожусь по отношению к Лэнгу. Для меня это означает дистанцию. Мне необходимо дистанцироваться от недавних событий, сверлящих дыры в моей душе.

Из здания мы выходим через боковую дверь, и я не спрашиваю, каким образом здесь оказался удобно ждущий нас «Мустанг» Лэнга. Мне все равно. Я забираюсь внутрь и устраиваюсь на пассажирском сиденье. Я начинаю разделять – навык, недооцененный и необходимый в нашей работе. Я больше не борюсь со своими демонами и жупелами, такими как «мой отец» и «Поэт». Они теперь в коробке, на которую я надвинула крышку. Теперь они скребутся там, внизу, но разрушительный эффект откладывается на более поздний срок. Мне не нужно анализировать, почему они находятся в одной коробке. Несмотря на желание капитана шокировать меня каким-то ошеломляющим откровением, уже мне известным. Знакомым мне издавна. Но это не то, что он думает. Дело не в вытесненной ненависти. А в двух единственных монстрах, с которыми я столкнулась и не смогла осилить.

Лэнг забирается в машину, где я, не глядя на него, говорю:

– Отвези меня домой. В участок я приеду сама.

– Джаззи…

– Домой, Лэнг, – бросаю я на него усталый взгляд. – Я сама отчитаюсь и сделаю заявление. Мы ведь оба знаем: я гораздо более привержена правилам, чем ты. И сделаю то, что надлежит сделать.

– Я тебя там защищал.

– Я просила тебя не лгать, но ты, видно, испытываешь к моему покойному отцу куда больше пиетета, чем мне. Ничего не говори. Если ты меня хоть сколько-нибудь знаешь…

– Знаю ли я тебя хоть сколько-нибудь? Даже так? Хотя знаешь что? Ты права. Зачем мне что-то говорить, если ты считаешь, что я брал у твоего чертова папаши взятку? А ведь он любил тебя, Джаз. И грозился душу из меня вытрясти, если я не стану тебя оберегать. Прямо вот так, в буквальном смысле.

Я не произношу ни слова. В работе вроде этой есть своя специфика: так много народу говорит тебе ложь во всех ее видах, что честность становится превыше всего.

Спустя пять минут Лэнг подъезжает к моему дому, и я выхожу, не сказав ему ни слова. Размеренным шагом приближаюсь к своему подъезду и застаю там Даниэля, того бывшего гангстера, а с недавних пор охранника.

– Доброе утро, детектив Джаз.

Я собираюсь пройти мимо, и тут мой взгляд падает на его безволосую руку. Я застываю на месте, внутри меня что-то мечется, и наконец мой взгляд поднимается на него.

Он сводит брови:

– Что-то не так?

Я выжидаю, когда появится то знакомое ощущение зла, но оно не возникает.

– Вы… побрили руки? Зачем?

Он смеется.

– На девичий манер, да? Просто свожу татуировки. Вот и нужно брить.

Дыхание, которое я неосознанно задерживаю, срывается с моих губ. Что я такое делаю? Ньюман мертв. Все кончено. Или скоро закончится. Видно, Лэнг был прав, говоря, что Поэт одержим мною. Ему также хватило ума подстроить все так, чтобы меня отстранили от дела, что, собственно, сегодня и произошло.

Если только он не был частью команды, другая половина которой решила, что я для них проблема…

– Детектив Джаз?

Осторожный голос Даниэля приводит меня в чувство, и я мысленно ругаю себя за всю эту сумятицу в голове.

– Свести татуировки – хорошая затея, – машинально говорю я и спешу внутрь подъезда.

Зайдя в квартиру, борюсь с желанием ее обыскать. «Остынь. Успокойся. Он канул, сгинул, и в этом нет теперь необходимости». Имея в виду это, а также что меня не будут мурыжить многочасовым допросом, я иду в ванную и долго стою там под горячим душем. Одевшись затем в свой стандартный брючный костюм с голубой блузкой, беру свою рабочую сумку, а значок пришпиливаю внутрь. Персональное оружие я с собой не беру, так как опрос будет проходить в рамках расследования самоубийства.

А затем я делаю то, что должна была сделать несколько дней назад.

Я смотрю в рожи демонам, которых Поэт оставил после себя. Перехожу через улицу и беру себе кофе, не нацепляя при этом значок. Он остается у меня в сумке. Отчего-то я просто не могу заставить себя надеть его обратно. Глава 88

Из очереди за кофе я звоню Николь, которая все еще исполняет обязанности