Первый шаг к Наталье дался с трудом. Застоялась! Дальше пошло легче, потому как он остался безнаказанным. Прошептав «осторожно, иду на вы», более решительно двинулась вперед вдоль шероховатой, очевидно, бетонной стены. Сразу вспомнилось, что этим летом Димка так и не собрался оштукатурить наш собственный гараж на даче. Впрочем, я тоже хороша, забыла захватить в Москву лапшерезку. Спрашивается, зачем, вообще, таскаю ее то туда то обратно? Все равно не пользуюсь.

С этими критическими замечаниями я и наткнулась на плотную стену молчания, сразу определив, что к Наташке она отношения не имеет. Зачем подруге закрывать мне рот ладонью и надрываться перетаскиванием с одного места на другое? А вот тот предмет, на который меня насильно усадили, несомненно был подругой, хотя дружеского расположения он не выказал. Зато мумукнул. Хотя и сдавленно, но по-Наташкински, да еще попытался скинуть меня с колен. Наверное, не признала подругу. Тут же послышалось чье-то внушение — сидеть тихо. Мне было не очень удобно изображать из себя верхушку маленькой пирамиды. Кувыркнувшись на бетонный пол, я невольно выпала из лап захватчика, боднув головой какую-то гремучую, с точки зрения звука, емкость. Ох, не следовало захватчику со мной связываться. Добралась бы спокойненько до предполагаемого места встречи с Наташкой, как всегда, что-нибудь перепутав. Не обнаружив ее там, спокойненько бы задубела… Никакого шума и пыли! Ну это упущенная захватчиком выгода, а в объективной реальности началась цепная реакция. Как оказалось, я угодила головой точнехонько в стеллаж, точнее, в ведро на стеллаже, заполненное разными там гаечными ключами и прочей дребеденью. Прежде чем грохнуться на пол, оно шарахнулось от меня вдоль по полке, прихватив с собой за компанию еще ряд банок, жестянок и все прочее, оказавшееся падким на смену мест. Я в этом плохо разбираюсь, поскольку обхожу Димкин стеллажный рай стороной.

Эффект был поразительным и, как говорится, превзошел все мои самые смелые ожидания. Организованный мной лязг и грохот послужил сигналом к началу штурма коттеджа неизвестной (с точки зрения правовой ориентации) группировкой. Одновременно начались боевые действия по захвату этой группировки другой, такой же неизвестной, но более многочисленной. Просто она, разделившись на отдельные составляющие, отсиживалась до времени «Ч» в разных местах: в доме Мусалова, в его гараже (вот почему мне было там душно!), в доме соседа, уроженца солнечной Армении, и… Да где они только не сидели! Лично мне казалось, что везде, за исключением собачьей конуры. Ее я лично проверяла. Но на обещанный Прутковым «фейерверк» все это безобразие не походило. К счастью, и закончилось довольно быстро. Куда больше времени занял у нас с Наташкой спуск с третьей полки гаражного стеллажа, которую я так предусмотрительно освободила. Как мы туда влетели, осталось тайной даже для нас. Адреналин в квадрате, помноженный на безрассудность, плюс богатое воображение, минус мои разорвавшиеся по шву брюки.

7

Мне никогда не доводилось видеть себя в таком виде. Правдивое зеркало ванной комнаты бесстрастно демонстрировало мою неотразимость. В том плане, что в нем отражалась совсем не я, а… Честно говоря, не знаю, с кем или с чем сравнить. Разве только с Наташкой. Она тоже была неотразимой. И дело не только в лишних наслоениях дурно пахнущих масел, красок и иных гадостей, которые, на мой взгляд, засоряли гараж. Зря Мусалов обозвал конечный результат погромом. Можно сказать, с нашей помощью избавился от мусора.

События этого вечера наложили весомый отпечаток на душу. Как мою, так и Наташкину. А душевные зеркала, то бишь глаза, никак не желали уменьшаться в размерах до нормального состояния. Выставляли напоказ прямо-таки безразмерную широту наших душ. На какой-то момент даже показалось, что цвет моих очей чудесным образом изменился. Но я не особо вглядывалась, потому как было страшно. Чрезмерное мелирование (искусственное известковое напыление) моих коротко стриженых волос подчеркивало бездонную глубину и мрачность зрачков, а дрожащий сам по себе подбородок не позволял закрыть рот, обеспечивая принудительную демонстрацию верхнего ряда зубов. При этом мысли в голове были вполне рациональными. Зачем, например, задействовать в операции по захвату преступников большое количество бойцов? Да мы с Наташкой за умеренную плату и одни бы справились, причем на расстоянии. В таком виде, как сейчас, выставить нас на балкон, а дальше только успевай оттаскивать бесчувственные единицы противника.

Окончательно я расслабилась только под горячим душем. Живительные струйки смывали весь негатив, рождая в душе умиротворенность и спокойствие. Я тихонько посмеивалась, ощущая себя умнее и проницательнее всей большой компании, собравшейся за большим столом в тридцатиметровой столовой Мусалова. Отсутствовали только мы с Наташкой да Олег, условно отсыпавшийся где-то на задворках второго этажа. Как только удалось его туда затащить! Временами его вариации на тему оперы «Снегурочка» Николая Андреевича Римского-Корсакова доносились и до моего слуха. Неплохой, кстати, голос у Пруткова, пусть себе поет.

Несколько раз ко мне стучалась делегация ходоков от большого стола под бессменным руководством Кэтьки. Народ волновался, не ухудшилось ли мое состояние. Всем, кроме Катерины и мамы Олега — проводницы Галины, не терпелось отыграться на мне по полной программе за постоянные помехи в деле разоблачения и поимки коррумпированной группы ряда сотрудников органов внутренних дел. А для этого мне следовало обрести полное здравие. Впрочем, почему только мне? Вместе с Наташкой мешали. Не зря она не вылезает из ванной комнаты второго этажа. Меня ждет. Вон как время от времени вторит Пруткову, давая мне об этом понять. Только у нее своя песня.

К общему сбору мы с Натальей присоединились, лучась доброжелательностью. Уж очень проголодались. Мельком проявили заботу и об Олеге, поинтересовавшись, не с голоду ли он блажит. Ответов было много, я их не запомнила, отвлеклась на макароны с удивительно вкусной приправой, которой Наташка не замедлила навесить ярлык «сено-солома». Внимательно я отнеслась только к повторному знакомству с теми, кому не довелось быть представленной официально. Первое было слишком торопливым, а потому поверхностным. Да и определить под наносным слоем отнюдь не косметических средств наши истинные лица оказалось затруднительным. Нам, в свою очередь, было не до официоза.

С двоюродной сестрой Мусалова, женщиной, прибывшей на такси, мы так и не познакомились, она не пожелала выйти из гостевой комнаты.

Настоящая Анастасия вызвала восхищение. По моему разумению, ей следовало выглядеть если и жар-птицей, то изрядно общипанной, с блеклыми остатками оперения, но ничего подобного. Она отличалась не только тонкой красотой, но и чувством собственного достоинства. Царица! Держалась особняком — сидела в кресле под раскидистой пальмой, растущей в кадке, небрежно перелистывая какой-то журнал. Мусалов, бросая на нее испепеляющие взгляды, нервно вытирал лысину платком, затем наступала стадия сжимания и разжимания пальцев в кулак с синхронным бормотанием под нос угроз или оскорблений. На родном языке, следовательно, непереводимых. Никто из присутствующих, кроме Настасьи, его не понимал, она же делала вид, что к ней сказанное не относятся. В тот момент, когда Мусалов собирался вскочить, на плечо ему ложилась крепкая рука сидевшего рядышком белобрысого крепыша. Мусалов покорно обмякал, ответно хлопал по плечу «его белобрысость», давая понять, что держит себя в руках, и все возвращалось на круги своя: испепеляющие взгляды на жену, нервная полировка лысины… В один из таких перерывов «его белобрысость» напомнил нам, что зовут его частным детективом Потаповым, а для близких людей он просто Игоряныч.