комнаты. Селия вздохнула. Она прекрасно понимала его состояние. Никакой протокол, никакие опросы, никакие картинки не дадут им информацию о состоянии мозга. Мозг превращен в кашу. Они никогда не узнают, что толкнуло Фреда Ньюмэна на дикое, необъяснимое преступление.

* * *

Дэвид Мерино жил как в тумане – мерцающем, разноцветном тумане. Бостон представлялся ему самым красивым городом на планете. Даже не город, а экранизация города – все эти газовые фонари, канализационные люки позапрошлого века, статные, но удивительным образом соответствующие масштабу человека дома красного кирпича будто сняты гениальным оператором. Розовые лепестки отцветающих вишен на газоне. И вода, вода… Он часто подходил ночью к окну – посмотреть на игру отражений топовых и бортовых огней бесчисленных корабликов, отважно пересекающих лунную дорожку. И Селия, конечно, Селия, Селия… Как будто мы искали друг друга всю жизнь, решил он и тут же улыбнулся – даже формулировки стали похожи на клише из любовных романов. Но, по сути, так оно и было. Иной раз она заканчивала его мысль еще до того, как он успевал ее сформулировать.

Бесконечные похороны жертв взбесившихся добровольцев – в той или иной степени их вина. В какой степени? В чем их вина? Впрочем, почему вина? Вина – следствие намерения. Непреднамеренная вина – тоже, конечно, вина, но единицы измерения совершенно другие. Уж у них-то точно не было намерения кого-то убить. Тогда вот так: в чем их просчет? Проект словно и не начинался, застрял на первой клетке, как в играх-бродилках. Нет, не застрял – вернулся. Несколько раз выпадали шестерки, уже мерещилась победа – и на тебе. Угодили на клетку, где сгорают все достижения.

Единственное утешение – Селия.

Они прошли вдоль реки до Гарвардской площади – ей хотелось показать ему кафе на боковой улочке, откуда видна чугунная вязь знаменитых университетских ворот. Еще одно отличие от Нью-Йорка – повсюду уличные музыканты и книжные лотки. Кэмбридж битком набит патлатыми революционерами и толстыми, умными книжками. Отсюда Манхэттен кажется бездушной синтетической кулисой. Дэвид мог бы оставаться здесь месяцами. Да что уж там – всю жизнь.

Селия потягивала ледяной кофе.

– Ты очаровательна со своей соломинкой. Больше семнадцати не дашь.

Она засмеялась:

– Верный признак! Как получаешь комплимент – ах, больше семнадцати не дашь, – значит, начала стареть.

– Не ты, Селия. Не ты стала старше, а я. Я и так не молод, так что позволь еще малость постареть.

– Не могу сказать, чтобы меня это беспокоило.

– Возможно, но надо смотреть правде в глаза – я для тебе староват. Но сейчас, уж извини, мне на это плевать. – Дэвид нагнулся и поцеловал ее в губы.

Селия ответила на поцелуй с такой охотой, что он тут же предложил:

– Пошли домой?

Она засмеялась и отодвинулась:

– Мы же пришли смотреть гарвардский кампус! Забыл?

– Видел я твой кампус.

– А статую Джона Гарварда?

– Сто раз видел. С четырех сторон.

– Мою студенческую комнатку…

– А у тебя, что, есть ключ? – оживился Дэвид.

Селия опять прыснула.

– Окно, балда! Восьмое по счету.

– А ты не могла бы показать что-то такое, куда можно войти и тут же захлопнуть за собой дверь?

– Можем поваляться на газоне и вообразить себя студентами.

– Ты-то, конечно, да. Вообще-то и я могу – почему нет? Но… засмеют.

– А я распущу волосы, прикрою физиономию, а фигура у тебя вполне молодежная. Скажу – это мой сын. Если спросят.

– Ты замечательная, Селия. Я от тебя никогда не избавлюсь. Так и скажу – я от нее никогда не избавлюсь… если спросят.

– А тебя кто-то заставляет?

– Что?

– Избавляться.

– Мне очень повезло, Селия, – неожиданно серьезно сказал Дэвид.

– И мне не меньше. – Она тоже произнесла эти слова без тени улыбки.

– Может, отпразднуем? Спрячемся где-нибудь в туалете…

– Ни за что! Застанут – лишусь гарвардского пропуска.

– Плевать на Гарвард. Легко устроишься в Йеле.

– Ну уж нет.

– Я, между прочим, окончил Йельский университет.

– Знаю. Предатель.

– И мой отец тоже. И дед. И прадед.

– А-а-а, вот в чем дело. Поступил по знакомству.

– Ни по какому не по знакомству! По причине собственных выдающихся дарований.

– Так все говорят. А на самом деле, конечно же, по блату.

– А твои родители не окончили университет? – спросил Дэвид и тут же пожалел – улыбку с лица Селии как ветром сдуло.

– Нет, – сухо отрезала она. – И мне бы не видать университета как своих ушей, если бы не получила стипендию.

– Ничего удивительного, – он постарался сгладить оплошность, – ты самая умная из моих знакомых.

– Не преувеличивай.

– Ни капельки. Потому и поражен, что ты выбрала меня. Чудо из чудес.

– А с чего ты решил, что это я выбирала?

– Хочешь сказать, что я тебя выбрал?

– Никто никого не выбирал. Любовь выбирает сама. Разве может она позволить, чтобы ее кто-то выбирал или отвергал?

– Взаимная тяга? То, что называют химией?

– Именно. Что-то вроде этого. Мол, химия совпала. Вроде бы шутка, а на самом деле никакой шутки. Дофамин, норадреналин. Уровень подскакивает, а потом может с таким же успехом упасть.

– Ну нет. Не у меня. Уж кому-кому и знать мой мозг, как не мне. Дофамин под контролем.

Селия усмехнулась и встала. Дэвид мгновенно вскочил и отодвинул ее стул, чтобы она могла выйти. Говорят, в Европе за такой невинный жест можно схлопотать по физиономии – сексизм, отношение к женщине как к низшему существу и тому подобное.

Все это пройдет. Все уравновесится. Раньше женщины даже права голоса не имели, теперь маятник качнулся в другую сторону. Мы вам ни в чем не уступаем. Бокс, борьба, да еще без правил… В глубине души Селия считала это перебором, ненужным вызовом физиологии. А знаки внимания всегда приятны, и мужчинам, и женщинам.

Она взяла его за руку и погладила пальцы.

– Ты был прав. Памятник Джону Гарварду стоит уже сто пятьдесят лет. Вполне может подождать еще денек. Или даже неделю. Поехали домой.

* * *

– О, Роберт! Если бы ты знал, как пусто в доме без тебя…

Договорились заранее – каждый вечер, ровно в семь, они будут созваниваться. В больнице ужин очень рано, в пять часов. Дома они садились за стол в шесть. Она и сейчас следовала привычке, но почти ничего не готовила. Тарелка консервированного супа, и все. Странно – она очень любила готовить, но готовить только для себя никакого желания.

– Погода просто на редкость.

– Да-да, конечно…

– Почему бы тебе не поехать в летний дом?

– Одной? Уж если где я и буду чувствовать себя совсем одинокой и