миг погибнут!.. Ты как думаешь, Гиппократ? Может, это даже к лучшему? Ведь мир такой страшный, такой опасный. Так зачем им жить в этом страшном, в этом опасном мире? Зачем?.. Они боятся ночи. Они боятся темной комнаты. Но еще не понимают, что весь мир – это одна ночь. Только в ней автоматом включается солнце. И весь мир – это темная комната. Только в ней автоматом включается свет. Все одно и то же. Жизнь – это тьма…

Слово «тьма» она протянула: «тьма-а-а-а-а»… Задумалась на секунду. И продолжила:

– И если в этой тьме-тьмущей и бывает иногда спокойно, то все равно деткам подсунут ужастики. Чтобы их головки взрывались. Черепа на майках. Скелеты в виде новогодних игрушек. Чтобы расшатать их психику… А потом эти ужастики непременно станут правдой… Так что никогда в жизни спокойно не бывает. Жизнь – это не просто тьма. Это еще просто ужастик. Так зачем им жить в закрытой, темной комнате ужаса? А, Гиппократ? Чтобы вырасти, если повезет, и хоронить своих детей? У которых тоже не будет детства? Или самим стать убийцами? Зачем? Это у нас с тобой, Гиппократ, было детство. И поэтому мы только его и помним. А потом… Потом – просто тьма и ужас. Просто мы еще живы. И тоже – зачем? Вставать по утрам нехотя. Заметь, нехотя – какое привычное слово! Оказывается, мы просто хотим все время спать. И что такого – все время спать… Ты меня понимаешь?.. А потом с ненавистью тащиться на работу. Унижаться, кривляться и все время быть не самим собой. По вечерам – те же ужастики. По выходным – напиться, чтобы забыться. И опять же – крепко уснуть… Мы все время, оказывается, жаждем смерти. Невольно, но все время жаждем уснуть. Только так мы можем еще быть счастливыми…

Наверное, единственное, что нас еще удерживает от вечного сна – это дети. Вдруг им повезет больше нашего? И мы любой ценой хотим их сделать счастливыми. На всю жизнь. Чтобы в один миг их потерять. Не на войне, Гиппократ. Там все понятно. А здесь. В закрытой комнате страха. Где нет света. И только густой дым валит из комнаты. И можно сколько угодно биться башкой в запертую дверь. Биться, биться… Сколько угодно кричать: «А-а-а!..» Но так ничем и не помочь. Ни одному ребенку… Вот ты – такой взрослый, сильный. Ты ничем не сможешь помочь. Ты, который клялся не один раз, что, не задумываясь, отдашь свою жизнь за ребенка. Ты не сможешь помочь. И даже не услышишь истошные крики из комнаты страха. Тебе только останется разбить свою голову о железную дверь. Но это уже никому не поможет. Твоя голова ничего, ничегошеньки не стоит в час, когда сжигают детей. А-а-а-а-а…

Я даже не среагировал на ее «а-а-а-а». Я тупо сидел и тупо слушал тупой бред Дункан. Я не понимал, о чем она говорит. Но чувствовал, что в этих словах скрывается какая-то страшная правда, еще мне не ведомая. Возможно, еще не ведомая никому.

Это было похоже на исповедь. Но о чем? Дети, запертые в темной комнате, из которой валит дым… Что это? Метафора? Про скелеты и черепа – соглашусь. Отвратительное навязывание детству ужасов и мертвечины… Но что имела в виду Дункан? И узнаю ли я об этом когда-нибудь? И при чем здесь Дункан?.. Здесь в Городке живут далеко не святые… О чем это я? Словно осторожничаю. Сам с собой?.. В Городке живут преступники и убийцы. Вот она, правда. Скопище преступников и убийц. Или тех, кто завтра непременно ими станет. В том числе и я… Тьфу ты! Я же застрахован! Мне обещала Яга, что все пройдет гладко… А Дункан? Неужели она уже успела сделать что-то такое, что не поддается логике слов и ясности мысли? Казалось, она вот-вот начнет биться головой о стену. Ей действительно было плохо.

– Ты не способен на убийство, я знаю. Я редко ошибаюсь в людях. Уходи отсюда, Гиппократ. Уходи. Даже если отсюда живым не уходят.

Она сказала это неожиданно спокойно. Будто повелевала. Нет, еще точнее – приказывала. Она стала совсем другой. За одну минуту произошло полное перевоплощение. Та Дункан с безумными глазами, перекошенным ртом, сумасшедшей песенкой и бессвязными речами о погибших детях волшебным образом испарилась. Хотя та Дункан, как ни странно, была мне ближе… Сейчас передо мной сидела Снежная королева. Расчетливая. Высокомерная. Перебирающая ледяными пальцами ледышки беспомощных детских сердец. Продавая их, как в торговом центре. Обменивая их на золотые монеты. Или просто сжигая их, превращая в груду ледяного пепла… Так когда-то газонокосилка хладнокровно прошлась по цикорию.

Ох уж мои фантазии! Я сам от них устал… Как необдуманно я сделал реверанс в сторону этой особы. Вышло слишком метафорично и поэтично. Передо мной сидела обычная провокаторша, разыгравшая передо мной (надо отдать ей должное) страстный, пронзительный спектакль. В стиле постмодернизма, в который я почти поверил. Почти «без почти».

Я поднял на нее уставшее и безразличное лицо. Как же мне хотелось выспаться… Перед убийством.

– Уходи, Дункан, уходи. Мне нужно выспаться. Завтра у меня очень важный день.

Она медленно пошла к двери. У двери театрально обернулась.

– А я думала, Гиппократик, что ты другой. Что ты помнишь своих родителей. В отличие от меня. Ту дорогу, по которой шел с ними. И они крепко держали тебя за руки. А рядышком… Рядышком, по обочине – много, много цикория…

Она посмотрела наверх, в угол комнаты, где, по сути, должны были висеть иконы. Но там были лишь скрытые видеокамеры. Только они наблюдали за нами. Только они видели наши просчеты и победы. Они, только они могли нас покарать и помиловать. Дать жизнь или лишить ее. И их, только их, мы боялись.

– Теперь у нас другой бог, Гиппократушка, вот ему и помолимся. – Дункан проворно перекрестилась, резко опрокинув голову к потолку.

А истинный Бог был где-то далеко-далеко. От нас. Но от нее все-таки дальше.

Дункан торжественно распахнула двери. И вслед ей полетел мой кроссовок. Как бы я хотел, чтобы он попал в дурную провокаторскую башку! Но дверь вовремя захлопнулась. И о дверь совсем не вовремя хлопнул мой кроссовок. Я промазал. Я никогда не умел играть в баскетбол.

Я невольно посмотрел вверх. И ничего не увидел. И не перекрестился.

* * *

Недолго думая, я набрал номер Андреева и сообщил ему, придав голосу сокровенную важность, что Дункан – ненадежна. Более того – опасна. Поскольку способна в любую минуту