Конечно, Тот, кто выполняет желания, их убил. А после пришла и наша с Матвеем очередь. Мы спаслись чудом. Действительно, просто чудом. Наши с Матвеем крестики отпугнули духа Желанной, и Марьян смог прийти в себя. А потом помогла боль в обожженных руках. Я видела, как он держал ранеными ладонями носилки, и чем больнее ему было, тем яснее становился его взор.

Сегодня у Даниила Совинского ничего не вышло. Зато выйдет в следующий раз.

Наконец показалась моя машина.

– Я поеду к себе на квартиру, – сказала я, открывая дверь бордового «Фольксвагена».

– Лучше к бабушке, – проговорил Матвей.

– Нет. Хочу побыть одна. Не могу сейчас никого видеть. Я позвоню.

Матвей какое-то время смотрел на меня – глаза грустные, тревожные, потом попросил быть осторожней и не рисковать лишний раз.

Я кивнула и села в машину.

2

Нет, бабушке я не могла рассказать о нашем ночном приключении. Не решилась явиться к ней в грязной одежде, пахнущая дымом пожара и кровью. Она с ума сойдет и тут же начнет выспрашивать, выпытывать, что случилось и где я была этой ночью.

Бабушка моя отлично понимала, какую опасность представляли собой кланы Вартовых. Поэтому время от времени советовала вести себя тихо и ни в какие разборки не влезать. Хватит с меня сражения с Григорием Лушей.

– Луши – серьезное семейство, они просто так не спустят гибель сыновей, – иногда причитала она, тревожно глядя на меня не по возрасту яркими голубыми глазами. – Поэтому держись от всего этого подальше. Учись, встречайся с Матвеем, он хороший мальчик. И ничего тебе больше не надо.

На такие советы возражений не находилось, потому я молча кивала и не спорила.

Так что таксист в утро после облавы отвез меня в мою маленькую квартирку в Старом городе. Я сунула ему купюры, взлетела на свой этаж и торопливо открыла дверь. Прислушалась, принюхалась – точь-в-точь как Матвей в незнакомом месте – и закрылась в своем скромном убежище.

Нет, сегодня тут не валялись дохлые кошки. Ведь Совинский был уверен, что в это утро я уже буду трупом. Буду лежать под дождем, и влага станет затекать в мои незакрытые глаза.

Чтоб ты сдох, Даниил Совинский! Чтобы ты сдох, как драная кошка!

Теперь под дождем лежит ни в чем не виноватый Михайло Кобзарь, и неизвестно еще, выживут ли его сыновья. И те два парня, Андрей и как его там… вроде тоже Назар, – они точно не заслуживают такой смерти. Они, конечно, не лучшие люди на Земле, но за такое не убивают!

Я забралась в душ и вылила на себя чуть ли не полфлакона геля для душа. Драила ладони мочалкой, и мне все время казалось, что еще не вся кровь отмылась с моих пальцев, что где-то под ногтями или в узорах подушечек еще остались следы.

Есть мне не хотелось, поэтому я лишь выпила горький черный кофе без грамма сливок, а после взялась звонить Михаилу. Ведь я не могла дойти до маленького домика в лесу пешком. И такси тоже не могла вызвать. Машины в лес не ездят.

А Михаил меня отвезет.

Потому что Марьян сейчас точно находится в том маленьком домике. Ему нужно убежище, чтобы прийти в себя. А Михаил, его брат, точно не выдаст. У Марьяна с ним добрая и крепкая дружба.

Михаил взял трубку сразу. Выслушал и сказал всего два предложения. Деловито и четко:

– Говори адрес. Сейчас приеду.

3

Неожиданное солнце выбралось из-за туч и поблескивало в многочисленных лужах на дорогах. Мы мчались по окружной, и «Дачия» катила мягко и быстро, в отличие от бешеной черной «Волги». Михаил коротко спросил, как прошла облава.

– Это была подстава, – так же коротко сообщила я. – Совинский устроил. Тебя не было на совете кланов, ты не знаешь. И Орест Тригуб собирался убить Марьяна.

– Орест? – Михаил поднял брови и быстро глянул на меня.

Он был похож на брата – тот же разрез серо-зеленых глаз, тот же изгиб губ. Но более высокий лоб, по-другому расположены брови, и совсем иная манера говорить. Михаил произносил слова медленно и вдумчиво, словно каждое взвешивал, прежде чем сказать с четкой, деловой интонацией.

– Орест служит Даниилу Совинскому. И пан Совинский планировал, что Орест станет Жнецом, когда погибнет Марьян.

– Ясно, – коротко сказал Михаил. И больше ничего. Ни расспросов, ни возмущения.

Мы остановились у аптеки, Михаил забежал внутрь и скоро вышел с пакетом лекарств и бинтов.

– Пригодится для обработки ожогов. Отдашь это Марьяну, он знает, что надо делать.

– Ты тоже медик? – спросила я у него.

– В нашей семье все мужчины медики, – ответил Михаил.

Наконец мы достигли леса. Дорогу до домика я вспомнила с трудом, а когда мы, поколесив между деревьями, оказались на месте, Михаил выходить не стал.

– Будь осторожна, – сказал он. – Я завезу вечером продукты. Оставайся с ним. Домой Марьяну лучше не соваться.

– Почему? – не поняла я.

– Потому что отец его не пустит. Велит убить наконец тебя и Матвея, чтобы спокойно жить. Ты поняла.

Михаил завел машину и уехал.

4

Деревянная дверь домика оказалась не заперта. Я толкнула ее, нажимая на ручку, прислушалась к тишине внутри и сделала шаг. Нет, я не боялась. Вряд ли Марьян сможет убить меня обожженными руками. И к тому же две очередные жертвы Желанной – братья Назар и Андрей – были мертвы, и, значит, есть возможность сделать передышку.

Мой серебряный крестик снова выглядел как крестик, и я сняла его, зажала в ладони и только после этого закрыла входную дверь и проворно скинула ботинки. Остановилась, заглядывая из коридора в просторную кухню.

В домике было холодно. Огонь в камине не горел, от ледяной плитки сводило пальцы на ногах, несмотря на теплые носки. Марьян сидел за столом, уронив голову на руки. Рядом – бутылка с каким-то алкоголем и белый тюбик с таблетками.

– Ты что, собрался пить? – рванулась я, забыв про осторожность.

Схватила бутылку и быстро убрала ее на холодильник, повыше и подальше. Марьян поднял голову, и я увидела, что на щеках у него все еще разводы сажи, а от одежды – от черной рубашки с расстегнутым воротом – несет гарью и потом.

– Поставь чайник, раз приехала, – тихо попросил он.

Я кинулась к плите. Поставила чайник, включила электрокотел, обеспечивающий тепло в этом домике. Потом села рядом с Марьяном и взяла его руку.