– Кофе будешь? – и пошла в комнату, сделав приглашающий жест.

– Я коньяк принес, – сообщил хмуро Мигель, следуя за ней.

– Какой?

– Remi Martin. Даже ты не откажешься, – произнес он, зная, что Катрин привередлива.

– Не откажусь, хотя жарковато для коньяка, – согласилась Катрин и поставила на стол два круглых низких бокала, – ты решил меня напоить?

– Ну, когда-нибудь я должен тебя напоить, – усмехнулся Мигель, плюхаясь в кресло и вытягивая ноги.

Коньяк разлился по ее телу блаженством. Ей даже показалось, что в квартире стало менее жарко и душно… Она благодарно посмотрела на Мигеля. Хорошо, что он пришел, а то одиночество становится невыносимым.

– Куда ты исчезла? – спросил он, подходя к открытому окну и закуривая. – Чем ты занимаешься здесь одна целыми днями?

– Переводом, провались он, – махнула рукой Катрин. – Надоел, сил нет. А тут еще эта жара проклятая. Говорят, будет еще хуже. Хотя непонятно – куда хуже.

– Хуже, – повторил он, – есть кое-что похуже жары…

Катрин вздрогнула. Она прекрасно понимала, о чем он говорит. Да, есть вещи похуже жары.

– Хуже такой жары, пожалуй, только смерть… – ответила она с полувопросительным выражением.

– Да, принцесса, например – смерть, – кивнул он, глубоко затягиваясь.

– Ты об этом хотел поговорить? – она глотнула еще коньяка.

Он ответил ей долгим оценивающим взглядом. Красива, черт бы ее побрал, даже вот такая – ненакрашенная, кое-как причесанная, в мятом платье и босая… Похожа на Жанну Модильяни. Н-да… Еще пусть выпьет…

– Пей, принцесса, пей… Тебе нужны силы…

Катрин засмеялась.

– Напоить меня – не лучший способ придать мне силы.

– Да, пожалуй… И все же – мы с тобой так и не обсудили то, что произошло у Антона, – он продолжал пристально смотреть на нее, не сводя темных глаз. Катрин почему-то стало неуютно.

– А почему мы должны с тобой это обсуждать? – она старалась говорить спокойно, но чувствовала, что надолго ее не хватит.

– Почему должны обсуждать? Или почему со мной? Определись с вопросом, принцесса.

– Хорошо, – ответила Катрин, – почему с тобой? С какого бока это тебя касается?

– Ты что, шутишь? – удивился Мигель. – Ты серьезно? Ты действительно полагаешь, что это меня не касается?

– Не понимаю, – мотнула головой Катрин. – Объяснись!

– ¡De acuerdo![34], – Мигель щелчком отправил окурок в окно, от чего Катрин поморщилась, подошел к столу и плеснул еще коньяка им обоим. Он сделал большой глоток и дождался, пока Катрин пригубит из своего бокала.

– Все считают тебя разумной и порядочной женщиной, – начал он, – но я всегда знал, что в тебе сидит бес. А еще – что тебя мало кто интересует, кроме твоей драгоценной персоны. Ну, разве что еще Орлов. Больше никто. Тебе на всех плевать.

Катрин поперхнулась коньяком:

– Это ты обо мне?

– О тебе, о ком же еще… Но то, как ты повела себя в данной ситуации, даже меня неприятно поразило.

– Что именно тебя поразило? – не без сарказма спросила она.

– То, как ты отгородилась от всего, – ответил он, – словно тебе все равно. Хотя именно ты это спровоцировала.

– Я? Ты о чем? – Катрин побледнела.

– Как о чем? Ты с удовольствием повелась на мое предложение заставить Орлова ревновать, а все, что произошло далее – всего-навсего печальное следствие твоего распутного легкомыслия. Натворила дел.

– Ты сошел с ума…

– И самое отвратительное – тебе абсолютно безразлично, что происходит. Анна больше переживает, чем ты.

Катрин изумленно подняла бровь.

– А при чем тут Анна?

Мигель нервно дернул плечом и коньяк в его бокале колыхнулся с угрозой выплеснуться ему на рубашку.

– Ни при чем! – скривился он раздраженно. – Анна, без сомнения, здесь ни при чем. Только почему ты не желаешь с ней говорить? Она тебе звонит – а ты сбрасываешь ее звонки! Как ты смеешь?!

Катрин закусила губу – его обвинение задело ее. Но она не собиралась сдаваться.

– Не твое дело, – холодно произнесла она, – я не обязана отчитываться ни перед тобой, ни перед ней.

– Разумеется, принцесса, не обязана! – рявкнул он. – Ты вообще никому ничем не обязана! Для тебя сейчас главное – прикрыть Орлова. Что он должен сделать с тобой, дабы ты наконец прозрела? Убить?

– Это смешно, – прошептала Катрин, – если он меня убьет, то мне, как ты выразился, не прозреть…

– Тебе смешно? Тебе действительно смешно? Он тебя избил и изнасиловал, все об этом знают – и ты, вместо того, чтобы заставить его поплатиться – выгораживаешь эту скотину. Почему? Неужели ты не видишь связи между тем, что он сотворил с тобой и тем, что он сделал с этой… телкой?

– Это не он, – глухо произнесла Катрин, – я знаю. В чем еще ты меня обвиняешь?

– Ты – причина всех несчастий в нашей жизни! – произнес он твердо, смотря ей в глаза.

– Что? – прошептала она, завороженная, не в силах оторваться от этого взгляда кобры. Его ноздри снова дрогнули, а в черных глазах мелькнуло нечто, от чего Катрин стало страшно.

– Мне что-то нужно объяснять? – его брови вопросительно взлетели. – Все объяснила та надпись на стене. Ты ее видела?

– Нет, – ее губы тряслись. – Ты же знаешь, что нет!

– Ну да! – брезгливо фыркнул он. – Зачем тебе! Нашей принцессе это неинтересно…

– Я не принцесса, – жалобно шептала Катрин, – мне было плохо тогда… Ты же помнишь…

– Да, я помню, – процедил Мигель, сжимая зубы. – Я помню, как ты приползла на кухню, еле переставляя ноги. Я помню, как ты потом сидела, картинно роняя слезы в чашку. Только я тебе не поверил ни на одно мгновение. Меня тебе не обмануть.

И тут Катрин поняла, что так испугало ее в его взоре. Это был проблеск гнева – словно молния перед надвигающейся грозой, когда все вокруг чернеет, в воздухе ощущается гнетущая тяжесть и темные тучи пробивает мгновенный огненный сполох.

– Я знаю, что там было написано. Мне следователь показал. Но при чем тут я?

– При чем тут ты? – возмутился Мигель. – Ты действительно не понимаешь?

– Что ты от меня хочешь? – взмолилась она. – Чтобы я приняла вину за гибель той шлюхи на себя? В чем ты меня обвиняешь?

– Тебе по пунктам изложить? – жесткая гримаса искривила его рот, и он схватил ее за кисть. – Изволь! Я обвиняю тебя в том, что ты вольно или невольно довела кого-то из близких мне людей до помешательства и кровавого преступления! Я уверен, что это Орлов, но если не он – тем хуже!