разорении и крови народной, и той демократии, которая, по выражению Шингарева, «с такой суровостью, устами своих представителей в Государственной Думе, осуждала тот самый яд бумажных денег, который теперь полными чашами стала пить сама, — в момент, когда явилась почти хозяином своей судьбы»[1386].

Уже к сентябрю все военные расходы полностью покрывались за счет эмиссии (Гр. 8). и это был конец — эффективность эмиссионного финансирования стала отрицательной. Больше денег на продолжение войны, затраты на которую составляли почти 80 % всех расходов правительства, не было.

Этот факт 20 октября на соединенном заседании Комиссии (Совета Российской Республики) по обороне и по иностранным делам, констатировал военный министр Временного правительства А. Верховский: «Наши расходы достигли в день 65 млн. рублей, из которых только 8 идет на общегосударственные нужды, все остальное — на войну… Между тем, по сообщению министра финансов, мы живем без доходов, единственно на печатном станке, так как налоги перестали поступать. Станок же дает 30 млн. бумажек в день. Таким образом, 1 января 1918 года образуется дефицит в 8 млрд. рублей. Изменить это положение можно только решительным сокращением расходов на войну, но так как Ставка не считает возможным уменьшить армию, то и здесь тупик…»[1387].

Гр. 8. Эффективность эмиссионного покрытия военных расходов в 1917 г., в %[1388]

Это было не просто банкротство правительства, это было полное банкротство всей экономики, всего государства, всей системы существующего политического и экономического строя. Министр финансов Н. Бунге еще в 1886 г. предупреждал: «Народ русский относится враждебно ко всем пропагандируемым в его среде антимонархическим и революционным идеям, и только материальные потери и разорение могут подвигнуть его к беспорядкам»[1389]. «Государственный и частный кредит, это — термометр революции, — постулировал эту объективную закономерность К. Маркс, по итогам французской революции 1848 г., — В той самой мере, в какой падает кредит, повышается накал революции, растет ее творческая сила»[1390].

Русская революция стала ярким и наглядным подтверждением этой закономерности: именно падение кредита стало основной реальной движущей силой, приведшей к февральской революции. О критическом падении кредита в начале 1917 г. предупреждал видный экономист М. Туган — Барановский: «Наш рубль легко может спуститься после окончания войны до четвертака, — а это было бы огромным хозяйственным бедствием и остановило бы развитие наших производительных сил на многие и многие годы… Понижение нашего рубля до уровня четвертака и ниже было бы таким хозяйственным бедствием, для предупреждения которого не нужно отступать ни перед какими усилиями и жертвами»[1391].

Рубль стоил четвертак, по данным К. Шмелева, уже к началу 1917 г., по индексу Госплана–34 коп., к Октябрьской революции, рубль упал еще в ~2,5 раза — до 11 и 13 копеек соответственно, а по данным П. Волобуева вообще до 6–7 коп.[1392]! К Октябрю 1917 г. падение кредита достигло того дна, которое вырывало из под капитализма всю ту основу, на которой он держится, а именно — Капитал. Без Капитала, без возможностей его накопления, капитализм невозможен…, между тем война продолжалась, а вместе с ней продолжалось и падение кредита!

* * * * *

Подводя итог деятельности Временного правительства, один из лидеров февральской революции, видный представитель либеральных деловых кругов А. Бубликов запоздало писал: «Пусть бы Временное правительство только объявило, что «вся земля народу», но как ее распределить — решит Учредительное собрание, пока же правительство берет ее во временное владение государства. Помещики (или их управляющие или арендаторы) объявляются правительственными чиновниками, управляющими казенными имениями. Доходы с имений поступают в депозиты государственного казначейства… Пусть бы правительство потребовало от частных банков слияния в один или несколько сильных банков и подчинило их действительному контролю государственной власти… Пусть бы правительство объявило, что оно не знает никаких «царских» договоров… многое из того, что потом сделали большевики, могло и должно было сделать Временное правительство… Оно не разобралось в основной причине падения Николая II»[1393].

Русский путь

Весь идейный багаж, все духовное оборудование вместе с передовыми бойцами, застрельщиками, агитаторами, пропагандистами был дан революции интеллигенцией. Она духовно оформляла инстинктивные стремления масс, зажигала их своим энтузиазмом, словом, была нервами и мозгом гигантского тела революции. В этом смысле революция есть духовное детище интеллигенции…

С. Булгаков[1394]

Отличительной особенностью русской революции являлся тот факт, отмечал Н. Бердяев, что «на смену дворянства, как передового сословия в прошлом, у нас пришла не буржуазия, не третье сословие, а разночинная интеллигенция, и именно она определила наше идейное развитие. Это явление специфически русское. У нас совсем не было буржуазных идеологий, не было идейной буржуазии»[1395].

Эта уникальная особенность была следствием крайней бедности России капиталами и жестко ограниченными возможностями его накопления, что не позволяло сформироваться относительно многочисленным, зажиточным и самостоятельным высшим сословиям[1396]. Все «высшие сословия…, в России, — отмечал этот факт В. Ключевский, — представляли в численном отношении (лишь) маленькие неровности, чуть заметные нарывы на народном теле»[1397]. «В России удельный вес дворянства среди населения был меньше, а в некоторых случаях значительно меньше, — подтверждал С. Беккер, — чем во многих странах Запада, находившихся на сопоставимом этапе социального развития»[1398]. При этом, отмечала Ж. Сталь в 1812 г., «такой образ жизни, какой во Франции ведет любой крестьянин, в России могут позволить себе только богачи»[1399]. «Русский землевладелец…, — подтверждал П. Дюкре в 1822 г., — самый бедный помещик в Европе»[1400].

Те же ограниченные возможности накопления капитала, которые препятствовали утверждению земельной аристократии в России, препятствовали становлению в ней и капиталистической буржуазии. «У нас нет ни прочной влиятельной аристократии, как в Англии, ни многочисленной зажиточной буржуазии, столь упорно отстаивающей свои имущественные интересы во Франции и Германии», — констатировал этот факт П. Столыпин[1401]. «Русская буржуазия численно слабая, — подтверждал П. Рябушинский, — не в состоянии была выступить… регулирующей силой…»[1402].

Но главное, бедность России капиталами приводила к тому, что «в России, — как отмечал видный немецкий историк Г. фон Трайчке — нет настоящего среднего класса»[1403]. Проблема заключалась в том, что «французская революция, как и английская, — пояснял в 1916 г. Ч. Саролеа, — была по существу революцией среднего класса… Без сильного среднего класса не может быть общественного мнения, а без постоянного и ревнивого контроля общественного мнения не может быть успешного либерального режима. Сейчас в России такого среднего класса еще нет. Россия-это еще недифференцированное крестьянское государство без буржуазии и аристократии. Торговля и промышленность в основном находятся