вынудило ее руководство в июне вернуться к вопросу о советских военных поставках и даже шире – о позиции СССР в деле защиты Балкан от возможной угрозы со стороны Италии. Москва ответила согласием обсуждать поднятые вопросы, но связала это с налаживанием нормальных дипломатических отношений, которые и были установлены 24 июня 1940 г. путем обмена письмами между югославским посланником в Турции И. Шуменковичем и советским полпредом А. В. Терентьевым [14, c. 369–370].

С самого начала своего существования эти отношения, однако, стали воспроизводить непоследовательный характер балканской политики СССР, перед которой Кремль ставил не совпадающие, а порой и попросту взаимоисключающие цели. В случае с Югославией, далеко отстоявшей от зоны непосредственных интересов СССР, но соседней для обеих европейских держав «оси», это приобрело уже гротескные формы. В телеграмме полпреду В. А. Плотникову от 17 октября Молотов разъяснял: «Советское правительство, разумеется, сочувствует Югославии и борьбе югославского народа за свою политическую и экономическую независимость». Однако предел этому сочувствию был четко обозначен: оно не должно сказываться на отношениях, установленных между Советским Союзом и Германией августовским пактом. Следовательно, подытоживал нарком, «поскольку Германия выполняет этот договор, постольку у советского правительства нет оснований для какого-либо вмешательства в действия Германии или в проводимые Германией политические и экономические мероприятия» [14, с. 687]. Иными словами, за Германией признавался приоритет и полная свобода рук в югославских делах, а СССР довольствовался собиранием тех политических крох, которые падали с берлинского стола.

С другой стороны, как будто бы намечалось политически негромкое сотрудничество по военной линии. Приступивший в сентябре к выполнению обязанностей военного атташе Ж. Попович имел многообещающие переговоры с наркомом обороны маршалом С. К. Тимошенко и начальником генштаба РККА генералом армии К. А. Мерецковым о военных поставках в Югославию. В октябре-ноябре советское политическое и военное руководство несколько раз обещало Поповичу пойти навстречу всем югославским заявкам на военную технику и материалы, однако по разным причинам до реализации этих проектов дело не дошло.

Личные политические симпатии югославского принца – регента Павла находились на стороне англо-французских союзников Белграда еще по первой мировой войне, однако итало-германское соседство заставляло считаться с собой. Все же в течение первых полутора лет войны югославам удавалось сохранять нейтралитет. Конец неопределенности наступил во второй половине февраля – начале марта 1941 г., когда Гитлер практически в ультимативной форме потребовал присоединения Югославии к Тройственному пакту. Это должно было стать демонстрацией полной военно-политической изоляции борющейся Греции и, после ее неизбежного поражения, окончательного военного и политического изгнания Великобритании из региона и установления безраздельного господства «оси» над Балканами. В случае отказа Югославии угрожало совместное нападение Германии и Италии, возможно, с соучастием имевших к ней территориальные претензии Болгарии и Венгрии.

Перед лицом такой перспективы Белград все настойчивее искал советской поддержки. В середине декабря по инициативе Павла в Москву с секретной миссией направляется отставной полковник Б. Симич, тесно связанный со славянофильствующими кругами сербского офицерства и, по многим данным, советской военной разведкой. Миссия эта до сих пор остается до конца неразгаданной, однако политический вес имевших к ней отношение людей заставляет полагать ее важной.[157] В начале февраля 1941 г. в Белграде принимается решение выяснить действительное отношение Москвы к югославским проблемам, однако результаты проведенного посланником М. Гавриловичем зондажа не позволяли югославам рассчитывать на получение действенной помощи со стороны СССР [90, с. 387–389]. Не дала результатов и миссия Симича, хотя и породила волну слухов о готовящемся создании военного союза между двумя странами.

Расставшись с надеждами на помощь Москвы, Павел и премьер Д. Цветкович сочли за меньшее зло пойти навстречу Германии, подписав в Вене 25 марта протокол о присоединении к Тройственному пакту. При этом им удалось добиться от Гитлера и Муссолини важных обязательств, сводивших югославское участие в пакте к символическому жесту: уважать суверенитет и территориальную целостность страны, а также в течение войны не требовать от нее участия в военных усилиях государств «оси» и права военного транзита. На беду белградского режима Гитлер, с целью скрыть символический характер вырванного у югославов согласия, настоял на том, чтобы эти уступки были оформлены в виде секретных нот, которыми обменялись стороны. Поэтому они остались неизвестными югославской общественности, и в результате в стране сложилось впечатление о предательском профашистском путче. В ночь с 26 на 27 марта части югославской армии во главе с генералом Д. Симовичем совершили государственный переворот, отстранили принца-регента Павла и правительство Цветковича от власти и возвели на престол юного короля Петра II.

В Берлине переворот сразу расценили как проанглийский или просоветский, но в любом случае как антигерманский. Заверения в том, что страна остается членом Тройственного пакта, посылаемые новыми белградскими властями в Берлин из страха наказания, никого не могли обмануть. Гитлер воспринял произошедшее крайне болезненно, считая себя лично оскорбленным югославами, а на пути к почти достигнутому господству над Балканами вдруг возникло югославское препятствие. Поэтому в самый день переворота фюрер принял решение о вторжении в мятежную страну в союзе с Италией и Венгрией (болгары отказались участвовать в акции). Целями нападения ставились уничтожение югославской армии и ликвидация государственности.

Генерал Симович видел спасение в советском политическом заступничестве за Югославию перед Берлином и, параллельно, в помощи военной техникой и советниками. Белград принялся настойчиво убеждать Москву установить союзнические отношения, и 31 марта Молотов ответил согласием принять его делегацию. Расчет делался на то, что Гитлер, поставленный перед свершившимся фактом заключения советско-югославского договора, не решится на нападение из-за нежелания обострять отношения с СССР.

Проводившаяся в течение нескольких месяцев советскими дипломатами и агентами спецслужб и Коминтерна работа по поощрению антигерманских настроений внушила югославам надежду на заключение с СССР договора о тесном и всеобъемлющем политическом и военно-техническом сотрудничестве. Генерал Симович был готов договариваться о размещении советских войск на территории страны и даже о проведении некоторых внутриполитических реформ в советском духе.

Под стать этим настроениям был привезенный югославами в Москву проект пакта. Он предусматривал заключение секретного договора «о дружбе и союзе», по которому стороны взаимно гарантировали бы независимость, суверенитет и территориальную целостность друг друга. Эта гарантия обеспечивалась обязательством сторон оказывать друг другу всяческую помощь, включая вооруженными силами, в случае нападения на одну из них какого-либо европейского государства. Порядок и условия оказания такой помощи прописывались в секретной военной конвенции, которая была неотъемлемой частью договора. Она предусматривала согласование действий сторон, в том числе генеральных штабов, а также оказание помощи в повышении боеспособности вооруженных сил. На случай ведения совместных боевых действий было прописано обязательство сторон не останавливать их иначе, как по взаимному согласию