а остальной территории – еще в течение 3–4 дней. Доработку деталей предлагалось поручить специальной комиссии. Указав на отсутствие полномочий, Давидеску отказался подписывать такое соглашение.

Тогда Молотовым была подготовлена новая нота и продлен срок поступления ответа до 12 часов следующего дня. Основные пункты ноты гласили: «1. В течение 4-х дней, начиная с 2 часов дня по московскому времени 28 июня, очистить румынским войскам территории Бессарабии и северной части Буковины. 2. Советским войскам за этот же период занять территории Бессарабии и северной части Буковины. 3. В течение 28 июня советским войскам занять пункты: Черновцы, Кишинев, Аккерман». Ответственность за сохранность имущества на оставляемых территориях возлагалась на правительство Румынии. В дальнейшем предусматривалось создание комиссии для решения спорных вопросов [14, с. 380–384, 389].

Соотношение сил между Румынией и СССР, с одной стороны, и отсутствие международной поддержки – с другой, вынудили Бухарест принять советские требования, хотя значительная часть членов Коронного совета продолжала высказываться за оказание вооруженного отпора притязаниям Москвы. Свою роль сыграло заверение, данное королю (с намеком на скорую советско – германскую войну) представителем Берлина в Румынии М. фон Киллингером в том, что «уступка Советскому Союзу будет иметь временный характер». В 11 часов 28 июня посланник Давидеску вручил Молотову ответ румынского правительства, в котором говорилось, что оно с целью «избежать серьезных последствий, которые повлекли бы применение силы и открытие военных действий в этой части Европы, видит себя обязанным принять условия эвакуации, предусмотренные в советском ответе» [ «Известия».-1940. – 29 июня].

Очевидно, что в румынской ноте было недвусмысленно заявлено о непризнании Бухарестом легитимности подобного «урегулирования» застарелого спора под угрозой применения силы. Таким образом, в международно – правовом отношении бессарабский вопрос не получил своего окончательного решения и не мог считаться закрытым. Румыния его «поднимет» вновь 22 июня, направив свои войска на реконкисту утерянных территорий и дальше на восток, до Северного Кавказа и Волги включительно.

Практически немедленно после получения румынской ноты части РККА приступили к занятию территории Бессарабии и Северной Буковины. 1–3 июля новая граница была в основном установлена. Однако возникли и некоторые сложности. Так, румынская сторона настаивала на возвращении города Герц с окрестностями как по ошибке отнесенных к Северной Буковине, в составе которой они никогда не находились. Другим пунктом разногласий стало, по какому из протоков Килийского гирла (главного рукава Дуная при впадении в Черное море) должна проходить граница. Затягивание советской стороной окончательного размежевания на некоторых участках границы указывало на вероятность предъявления новых территориальных требований, что в действительности затем и произойдет.[149]

Официально провозглашенными целями бессарабской операции были восстановление исторической справедливости, а также забота о собирании украинского этноса под общей государственной крышей. Стратегической целью было занятие выгодных оборонительных рубежей, которые, вместе с тем, являлись бы удобным плацдармом для наступления. Речь шла об отнесении границы от Одессы и Севастополя и развертывании обороны по естественному рубежу Карпатские горы – берег Дуная. В видах наступательной стратегии бессарабский прыжок в сторону Болгарии, следовательно, Проливов, также имел, в глазах Кремля, большое значение. Оккупация Северной Буковины мотивировалась стратегическими соображениями и обеспечила СССР возможность контроля над главными железными дорогами между Украиной и Бессарабией через Черновцы и Львов.

Бессарабско-буковинская катастрофа продемонстрировала румынскому руководству полный крах просоюзнической внешнеполитической ориентации страны. Полученные весной 1939 г. англо-французские гарантии безопасности оказались пустышкой. Да и сама коалиция потерпела сокрушительное поражение. В этой ситуации Бухарест принял окончательное решение о переходе страны на сторону реальной силы, т. е. в германский лагерь. 1 июля Румыния заявила об отказе от англо-французских гарантий и обратилась к Германии с предложением расширить политическое сотрудничество, а также прислать военную миссию. 2 июля король Кароль II направил Гитлеру послание, в котором предложил заключить между двумя странами «оборонительный и наступательный союз». Как выразился Риббентроп: «чтобы Румыния нашла дорогу в Берлин, Германии нужно было оккупировать Париж» [цит. по: 104, с. 353]. С этим можно согласиться, только добавив: «…а Советскому Союзу – Бессарабию и Буковину». 17 июля Геббельс записывает в дневнике: «Король Кароль желает германской военной оккупации. Все равно, когда и где. Страх перед Москвой» [7, с. 216].

Между тем, в июле – августе два других соседа Румынии, – Болгария и Венгрия, формально предъявили к ней территориальные претензии на Южную Добруджу и Трансильванию соответственно. Великие державы выступили в поддержку требований Софии и Будапешта, ввиду чего Бухаресту пришлось согласиться на обсуждение этих вопросов. Болгарско-румынские переговоры, как указывалось выше, довольно быстро завершились соглашением о возвращении Южной Добруджи в состав Болгарского государства. Венгерско – румынские переговоры, напротив, зашли в тупик, в связи с чем Будапешт известил Берлин, что готов к военному решению вопроса.

Германии был крайне невыгоден вооруженный конфликт между двумя ее потенциальными союзниками в вероятной войне против СССР и главными поставщиками нефти и зерна. Поэтому во изменение предыдущей политики она согласилась выступить третейским судьей в венгеро-румынском споре. Другим судьей стала Италия. 30 августа в Вене И. Риббентроп и итальянский министр иностранных дел граф Г. Чиано продиктовали румынской и венгерской делегациям свое решение о передаче территории Северной Трансильвании из состава Румынии в Венгрию.[150] Взамен Германия и Италия дали Румынии гарантию ее новых границ.

Эта гарантия пришлась Румынии очень кстати, поскольку на Трансильвании ее территориальные злоключения не закончились. В беседе с Шуленбургом 9 сентября Молотов высказался в том смысле, что вопрос о Южной Буковине остается открытым. (Советские притязания на эту территорию были подтверждены Молотовым и в ходе берлинских переговоров с Гитлером [90, с. 65]). На следующий день, принимая нового румынского посланника в Москве, которым стал ушедший в отставку министр иностранных дел Григоре Гафенку, Молотов заявил, что советское правительство рассматривало как минимальные территориальные требования, выставленные Румынии двумя с половиной месяцами ранее [14, с. 583–584, 589–590]. (Действительно, в памятной записке правительства СССР, переданной в то время правительству Италии, фактически предлагалось заключить соглашение между Советским Союзом, Германией и Италией о расчленении Румынии [14, с. 373]).

В Бухаресте подобное заявление было справедливо расценено как указание на возможность предъявления притязаний на Южную Буковину. В ответ принимается решение о материализации германской гарантии: 15 сентября 1940 г. в Бухарест по приглашению премьер – министра страны И. В. Антонеску прибыл германский генерал Типпельскирх, чтобы вести переговоры о размещении немецких войск в Румынии. В ходе бесед с ним Антонеску высказал опасения относительно советской угрозы и просил Германию направить войска для укрепления и обучения румынской армии и гарантии безопасности страны.

Одновременно был поднят вопрос о заключении военного союза между Румынией и Германией, и результаты