не заставили себя ждать: уже в начале октября 1940 г. в Румынию прибыли первые контингенты германских войск, а 22 ноября в Берлине Антонеску подписал договор о присоединении страны к Тройственному пакту. Со своей стороны, Гитлер пообещал румынскому премьеру, что «Германия будет поддерживать Румынию во всех отношениях – и в политической, и в экономической областях. С этого момента существование румынского государства будет гарантировано всеми германскими вооруженными силами». Командование Вермахта принялось наращивать численность своих сил в Румынии ускоренными темпами, готовясь к выполнению поставленных перед ними задач по охране нефтепромыслов, защите Болгарии от возможного нападения со стороны Турции и подготовке плацдарма для вероятной войны с СССР.

Еще одним пунктом советских притязаний был контроль над нижней частью Дуная, в особенности выходом из него в Черное море. Москва стремилась закрепить за СССР и Румынией исключительное право на проход их военных судов через принадлежащее Румынии Сулинское гирло, наиболее удобное для навигации. СССР требовал также для своего флота права якорной стоянки в дунайских портах Галаце и Браиле, что имело бы результатом взятие под советский контроль выхода в Черное море.

Эти требования были предъявлены советской делегацией в ходе работ Дунайской конференции осенью 1940 г., в которой участвовали также представители Германии, Италии и Румынии. Поскольку оно было ими отвергнуто, СССР избрал путь односторонних действий. Во время визита Молотова в Берлин корабли сформированной в июне 1940 г. Дунайской речной флотилии захватили дюжину маленьких островков в Килийском гирле устья Дуная и установили полный контроль над главным руслом Старо-Стамбул, по которому килийские воды впадают в море. Затем они попытались захватить румынскую часть дельты Дуная, но были отогнаны встречным огнем кораблей румынской дунайской флотилии. Во время встречи с первым заместителем наркома А. Я. Вышинским 12 ноября посланник Гафенку протестовал против занятия островов. «Протест я отклонил, – отмечается в записи беседы замнаркома, – заявив, что действия наши правильные» [90, с. 79].

Таким образом, имея в виду перспективу 22.06.41, можно с уверенностью сказать, что политическая подготовка выступления Румынии против СССР на стороне фашистской Германии была «успешно» завершена советской «дипломатией в сапогах». Предпринятая Молотовым в ходе берлинских переговоров попытка заполучить еще и Южную Буковину прочно ставила идеи опоры на Германию и реванша в центр всей внешней политики Бухареста.

В Москве, видимо, считали, что сумеют решить эту проблему. Летом 1940 г. Наркоматом обороны и генштабом РККА был разработан план на случай военных действий против Германии, предусматривавший нанесение удара вдоль южной Польши по линии Люблин – Краков – Братислава. Этот удар должен был отсечь балканские страны от Германии и, тем самым, оказать решающее воздействие на их позицию в начавшейся войне в выгодном для СССР духе.

Замысел, однако, терял всякий смысл и становился заведомо гибельным с военной точки зрения в случае превентивного размещения значительного числа германских войск в Румынии (а следом в Венгрии и Болгарии),[151] что, собственно говоря, и произойдет. Начав с присылки 25 – тысячного контингента в первой декаде октября 1940 г., к весне следующего года Вермахт нарастил его, по разным источникам, до 370–500 тысяч человек.[152] Разработанный весной-летом и утвержденный ранней осенью 1940 г., план безнадежно устарел к весне 1941-го, что означало фактический провал военно-политического планирования Кремля на балканском направлении. Впрочем, это было не более чем частное проявление банкротства всей внешнеполитической стратегии, взятой на вооружение в августе 1939 г.

Весной 1941 г. Москва несколько изменила курс и предприняла некоторые шаги, чтобы умиротворить обиженную соседку. В докладе своему министру от 25 апреля Гафенку отмечает: «Возможное столкновение между Германией и Советской Россией… вынуждает советское правительство пересмотреть свою политику в отношении соседних государств. СССР заинтересован осветить и выяснить отношения добрососедства, устанавливая как можно более точные пограничные линии. Обращаю внимание на то, что и нам показывают в последнее время некоторую озабоченность такого рода» [108, c. 484]. Действительно, в конце мая Москва довела до сведения румынского правительства, что "готова решить все территориальные вопросы с Румынией и принять во внимание определенные пожелания относительно ревизии [границ], если Румыния присоединится к советской политике мира", т. е. выйдет из Тройственного пакта [113, с. 96].

14 мая кондукэтор генерал Антонеску телеграммой проинструктировал посланника, что «румынское правительство не торопится возобновлять румыно – советские переговоры в отношении делимитации демаркационной линии» с тем, «чтобы захват Бессарабии и Северной Буковины остался охарактеризованным как силовой акт, который Румыния приняла только как таковой. Мы не имеем никакого интереса легализовать этот акт…» В телеграмме содержался намек на скорое нападение Германии на СССР, в преддверии которого освящать юридическим признанием силой навязанную Румынии границу было особо несвоевременно [108, c. 492–493]. Несмотря на полученный реприманд, 12 июня посланник еще раз пытается обратить внимание Бухареста на проблески улучшения отношения СССР к Румынии в тщетной надежде не допустить войны между двумя странами. Ответа из Бухареста не последовало, а на рассвете 22 июня румынским войскам был отдан приказ: «Перейти Прут и освободить Родину!».[153]

С целью запутать ситуацию и выиграть какое – то время в Бухаресте «забыли» о необходимости формального объявления войны.[154] Тонущий Кремль стал судорожно хвататься за эту соломинку. В ночь с 23 на 24 июня Молотов вызвал Г. Гафенку, оказав ему при этом уважительный и даже дружелюбный прием, хотя тот являлся уже представителем враждебного государства. В течение полутора часов нарком пытался выяснить, возможно ли еще отыграть ситуацию назад, воспользовавшись казусом с объявлением войны, и что Румыния хочет за это потребовать. Однако обсуждать подобные вопросы с посланником не имело смысла, т. к. у того отсутствовала связь с Бухарестом, и сам он пребывал в абсолютном неведении относительно происходивших событий. Видимо забыв, что разговаривает с бывшим министром иностранных дел Румынии, Молотов принялся рассказывать Гафенку, сколь дружественной была политика СССР по отношению к его стране, и какой черной неблагодарностью она отплатила.

Куда интересней ответ посланника, отражавший настроения антигермански ориентированного сектора румынского политического класса, к которому он принадлежал. В молотовской записи беседы ответ изложен следующим образом: «Он (Гафенку. – Ред.) сожалеет, что захват Бессарабии был осуществлен Советским Союзом в столь насильственной форме и сопровождался занятием Буковины и района старой Румынии – Герца. В Румынии это событие породило опасения, что гигантская Россия «перешагнет через все». Реакцией на это настроение было то, что в Румынии стали искать опоры, стали искать покровителя вовне. […] Если бы неприкосновенность Румынии не была затронута, то Германия не захотела бы пройти через Румынию, так как последняя была бы поддержана своими соседями. Когда Советский Союз занял Бессарабию, Буковину, район Герца и даже