и за собой вокруг дуба потащил, неясно только, зачем. А как обогнул дуб немного, так и узрел Горыныча. Стоит змей, на Кощея пристально смотрит, лапы дружески в стороны развел, будто в объятия друга старого заключить хочет, крылья расправлены – от радости, поди!

– Горыныч! – обрадовался Кощей и бросился к змею. – Горынушка, друг сердешный!

Молчит Горыныч, словно воды в рот набрал, не шевелится, дымы не источает и Кощея глазами ест.

– Ты чего енто? – Кощей спрашивает, косо на Горыныча поглядывая: хоть бы шевельнул Змей чем. И боязно вдруг Кощею стало. – Слышь, Горыныч, кончай шутить! – отступил он к дубу.

Тишина.

– Если ты насчет обеда на меня обиду затаил, так я за все рассчитаюсь, с лихвой. Слышь?

Не слышит Горыныч. Или вид делает. А Кощею и вовсе не по себе стало от непонимания происходящего.

– Горыныч? – позвал он тихонько.

Стоит змей истукан, с осуждением на Кощея поглядывает.

– Ну чего ты в самом деле? – захныкал Кощей, сжимаясь. – Эй!

А Горыныч смотрит да помалкивает.

– Да чего ты вылупился-то на меня? – страх Кощея внезапно сменился злостью. – Кончай дурку валять! А лучше отвечай, чего с сундуком стряслось. И заяц где? Эй! Где, морды твои наглые, заяц, спрашиваю?!

Подождал немного Кощей ответа да к Горынычу осторожненько приблизился.

– Горыныч? – ткнул он змея пальцем в пузо, и тут до него дошло, что не Горыныч то вовсе, а статуя его из цельного куска дерева выточенная. – Ох, мать! – выронил Кощей меч и невольно сделал шаг назад, да только нога на камешек плоский попала. Поскользнулся Кощей, на землю уселся, рот разинул, а закрыть не может.

– Ох, Горыныч дорогой, да кто ж с тобой такое сотворил, а? – пролепетал Кощей.

– Я сотворил, – выступил сбоку Иван Царевич.

Стоит, на Кощея поглядывает, ухмыляется, яйцо на ладони подкидывает. – И с тобой, Твое Подлючество, сотворить могу, коли не договоримся.

– А то и похлеще чего! – встал рядом с Иваном Царевичем кузнец.

– А… енто то самое яичко? – ткнул осторожно пальчиком Кощей.

– Не сумлевайся, то самое!

– Иван – тебя ведь Иваном зовут? – ты уж поосторожнее с ним, слышь? Вещь-то ох какая нежная.

От каждого броска яйца Кощей вздрагивал: что если промахнется Иван Царевич и яйцо не поймает.

– Сами знаем, как с яйцами обращаться. А только коли жить не надоело, то сей же час освобождай Василису! – грозно свел брови Иван Царевич, но яйцо подбрасывать все ж прекратил – а ну как и вправду доиграется.

– Василиску-то? – Кощей сделал вид, будто задумался крепко. – А и забирай! На кой ляд она мне сдалась? Я уж сам подумывал ее на волю выпустить.

– Вот и выпускай, коли задумал.

– Выпущу, выпущу, – замахал ручками Кощей, – только, прошу тебя, яичко в сундучок положи от греха подальше.

– Гони Василису! – рявкнул кузнец так, что корона на лысине Кощеевой в воздух взвилась.

– А ты мне не кричи! – возмутился Кощей, подхватив на лету корону. – Раскричался тоже! Пришел, сундук своротил, смертью грозит, еще и кричит почем зря. На старого больного немощного человека! Ай-яй-яй, – сокрушенно покачал он головой.

– Василису гони, а то по-настоящему крикну, – взялся закатывать рукава кузнец, поигрывая мышцами. – Ишь, больной выискался!

– Вот вам Василиса ваша, подавитесь! – разозлился Кощей и щелкнул пальцами, и рядом с ним из воздуха возникла Василиса собственной персоной.

– Василиса! – позабыв про все, бросился к девице Иван Царевич.

– Иван? – огляделась Василиса, не понимая, что происходит. Дуб какой-то посредь степи, Иван Царевич, мужик здоровенный, незнакомый с ним, статуя Горыныча в полный рост – какая безвкусица, право слово! – и Кощей на земле сидит, корону в руках вертит. – Что здесь происходит?

– Отпускаю я тебя! – важно сказал Кощей. – Можешь идти на все четыре стороны.

– С чего вдруг, мухомор ты вялый?

– Не груби!

– Разве я грубила? Это я ласково, от всей души.

– В общем, свободная ты, – повторил Кощей, проглотив обиду – не до того сейчас, а потом видно будет.

– Тогда договорчик пожалуйте.

– Какой еще тебе договорчик? – возмутился Кощей, с кряхтеньем поднимаясь с земли. – Сказано – сделано!

– Э, нет. Так не пойдет, – покрутила головой Василиса. – Нужно чтоб по закону все было, а то завтра тебе опять невесть чего в башку втемяшится.

– Договор, договор… Будет тебе договор! – нахмурился Кощей: ох, и хитрая Василиса, кого хошь вокруг пальца обведет.

Устроился Кощей на корне, заказал себе чистый лист, чернил и перо, и принялся буквы выводить, язык от усердия высунув.

Василиса бочком прижалась к Ивану Царевичу, положив тому голову на плечо. Царевич, помедлив, приобнял девицу за талию тонкую, потом свернул губы трубочкой и быстро чмокнул Василису в щечку – расчувствовался, значит. Кузнец сделал вид, будто ничего не заметил, и взялся разглядывать статую Горыныча.

Кощей чего-то недовольно хрюкнул, но на него никто не обратил внимания. Писал он долго, будто специально оттягивал волнительный для Ивана Царевича момент, мстя за нанесенные обиды. Наконец он поставил жирную точку в конце, едва не прокрутив лист насквозь, навертел свою закорючку и рывком протянул Василисе договор.

– Нате, подавитесь!

– Так, полюбопытствуем, – приняла договор Василиса: «Кощей, Великий…» – это не интересно, – промотала она с пол-листа разом, игнорируя громкие титулы. Кощей губы надул, но смолчал. – Ага, вот и о деле: «…Сим документом отпускаю Василису на вольную волю и прощаю ей все ее прегрешения…»

Василиса оторвалась от документа и недобро взглянула на деловито покачивающего ножкой Кощея.

– Это какие ж ты мне грехи отпускаешь, козел ты плешивый?

– Вот не надо этого, не надо, слышишь? – затряс пальцем Кощей. – Нечего ярлыки на меня клеить.

– Какие еще ярлыки, коли ты и есть козел самый натуральный, а что плешивый – так в зеркало поглядись.

– Ох, Василиска, договоришься у меня!

– Не пужай, а лучше отвечай на вопрос.

– Какой?

– Про грехи!

– Ах, грехи! Всякие грехи-то. Ты дальше читай, неча ко всяким мелочам цепляться – простил и простил.

– Ладно, предположим, – не стала спорить Василиса. – Так. Отпускает… чинить препятствий не собирается… претензий не имеет… вернуть яйцо… – Василиса подняла глаза и уставилась на Ивана Царевича. – Я что-то не совсем поняла: какое еще яйцо?

– Обыкновенное, – пожал плечами Иван Царевич и кивнул на Кощея. – Его яйцо.

– В каком смысле? – наморщила лобик Василиса.

– В прямом.

– Вы что, ему… это самое… того?

– Чего – того? Ты про что толкуешь? – удивленно воззрился на Василису Иван Царевич.

– Ну, того, мечом. То-то я смотрю, добрый он стал да ласковый, меня отпустил – все в толк взять не могу, с чего вдруг.

– Да ты что! Ты в своем уме? – задохнулся Иван Царевич от ее предположения. –