— Но ведь это, по-моему, нехорошо?

— Почему же? Существуют и хорошие ветра, и плохие. И ты всего лишь должна выбрать тот, который в данный момент тебе нужен. Поступай согласно своей воле. И больше от тебя ничего не требуется. Ты можешь позволить себя запугать, а можешь дать сдачи. Ты можешь оседлать ветер, Нану, и парить, как орел в поднебесье, а можешь, сдавшись на его милость, позволить ему унести тебя прочь.

Анук довольно долго молчала, но сидела по-прежнему смирно, не сводя глаз с моих туфелек. Наконец она подняла голову и спросила:

— Откуда ты все это знаешь? Я улыбнулась.

— Я же родилась в книжном магазине! И моя родная мать была ведьмой.

— И ты научишь меня, как оседлать ветер?

— Конечно научу. Если ты сама этого хочешь.

Она снова примолкла, следя за тем, как вделанные в каблук камешки вспыхивают крошечными огоньками, отбрасывая на стену разноцветные полоски и призмы света.

— Хочешь их примерить?

Она тут же вскинула голову:

— Ты думаешь, они мне впору?

Я подавила улыбку.

— А ты примерь, вот и посмотрим.

— Ой, правда? Вот здорово!

На этих немыслимых каблуках она пошатывалась, как новорожденный жираф, глаза горели, она сделала несколько шагов, вытянув перед собой руки, точно слепая, и лицо ее осветила улыбка; она совершенно не замечала знака Госпожи Кровавой Луны, начертанного карандашом на подметке туфель….

— Ну как, нравится?

Она кивнула, счастливо улыбаясь, и вдруг смутилась.

— Да я в них просто влюблена, в твои леденцовые туфельки!

«Леденцовые туфельки». Это название заставило и меня улыбнуться. Хотя в восторженных словах Анук есть доля правды.

— Значит, они тебе больше всего нравятся? — спросила я.

Она молча кивнула; глаза ее сияли, как звезды.

— Ну что ж, если хочешь, можешь взять их себе.

— Взять себе? Навсегда?

— Почему бы и нет?

На какое-то время она просто лишилась дара речи. Задрала ногу, изучая туфлю, — как самый настоящий неуклюжий подросток, но в то же время с неким убийственным изяществом, — и одарила меня такой улыбкой, что у меня чуть сердце не остановилось.

И вдруг лицо ее погасло.

— Мама никогда не позволит мне их носить…

— Маме совершенно не обязательно об этом знать.

Анук все еще любовалась своей ступней, обутой в красную туфельку, и тем, как играют на полу отблески «самоцветов», вделанных в каблук. По-моему, она уже тогда поняла, какова будет цена, которую придется уплатить за это, но устоять перед соблазном была не в силах. Разве могла она противостоять этим роскошным туфлям, способным перенести тебя куда угодно, заставить тебя влюбиться, превратить в кого-то другого…

— И ничего плохого не случится? — робко спросила она.

— Нану, — улыбнулась я, — это же просто туфли!

6 декабря, четверг

Всю эту неделю Тьерри очень много работал. Так что мы с ним почти и не разговаривали: между моей работой в магазине и его бесконечной возней с квартирой, похоже, ничего больше втиснуть невозможно. Сегодня он звонил мне насчет того, какой дубовый паркет я предпочитаю — светлый или темный, но предупредил, что в квартиру пока лучше не заходить, там жуткий кавардак. Повсюду пыль от штукатурки, половина пола вскрыта. А ему хочется, чтобы все было в идеальном порядке, когда я эту квартиру снова увижу.

Я не осмеливаюсь даже спросить у него о Ру, хотя от Зози знаю, что он по-прежнему там работает. Прошло уже пять дней с тех пор, как Ру столь неожиданным образом объявился, но к нам он больше не заходит. Меня это немного удивляет, хотя, наверное, и не должно бы. Я все уговариваю себя: так даже лучше, очередное свидание с ним только осложнит нашу жизнь. Но спокойствие мое уже нарушено. Я же видела, какое у него было лицо. И теперь снаружи до меня то и дело доносится звон колокольчиков над дверью, ибо тот ветер вновь ожил…

— Может, мне заглянуть туда как-нибудь — просто по дороге? — сказала я как бы между прочим, но Зози мой тон, разумеется, ни капельки не обманул. — По-моему, это неправильно — вот так избегать друг друга, и потом…

Зози только плечами пожала.

— Конечно, зайди… если хочешь, чтоб его уволили.

— Уволили?

— Ну ты даешь! — Она даже фыркнула от нетерпения. — Не знаю, Янна, заметила ли ты, но, по-моему, Тьерри и так уже вовсю на твоего Ру косится, а если ты еще и начнешь заглядывать туда «просто по дороге», он сразу устроит тебе сцену, и ты даже охнуть не успеешь, как он…

Что ж, вполне разумно. Впрочем, как и все, что она говорит. Доверьтесь Зози, если хотите понять суть происходящего. Но, заметив, видимо, что я несколько разочарована, она улыбнулась мне, обняла за плечи и предложила:

— Слушай, давай я сама туда схожу и проверю, как он там. А заодно и скажу, что ему тут все будут очень рады, так что пусть приходит, когда захочет. Да я, черт возьми, могу даже сэндвичи ему отнести, если ты хочешь!

Я не выдержала и рассмеялась:

— Не думаю, что в этом есть необходимость.

— Ты, главное, не волнуйся. Все в итоге встанет на свои места.

И я начинаю думать, что, может, оно и так.

Сегодня, как всегда по дороге на кладбище, зашла мадам Люзерон со своей персиковой собачкой и купила три ромовых трюфеля. Но теперь она уже держится иначе, не кажется такой далекой и высокомерной, вполне может даже согласиться присесть, выпить чашечку мокко и отведать моего трехслойного шоколадного торта. Она, правда, по-прежнему крайне редко вступает в беседу, но ей очень нравится смотреть, как Розетт рисует под прилавком, или вместе с ней рассматривать картинки в какой-нибудь книжке с волшебными сказками.

Сегодня она довольно долго изучала наш святочный домик; одна дверка в нем теперь открыта, и можно видеть, что происходит внутри, в холле, убранном к приходу гостей. Гости, собственно, уже прибывают, а хозяйка дома в вечернем платье встречает их на крыльце.

— Какая оригинальная витрина! Я таких никогда не видела— Мадам Люзерон почти прижалась к стеклу своим густо напудренным яйцом. — А эти шоколадные мышки — просто прелесть! И маленькие куколки тоже…

— Да, они очень хорошо получились, не правда ли? Это Анни их сделала.

Мадам отпила глоток шоколада, задумалась, потом сказала:

— Что ж, возможно, она права. Нет ничего более печального, чем пустой дом.