– Вот как… – горько усмехнулась Василиса, подняла взгляд к потолку и глубоко вздохнула.

Несколько долгих мучительных секунд продлилось повисшее тягучее молчание. Горский аккуратно сложил испачканный платок, опустил его на край стола и потупил взгляд, словно раздумывая над своими дальнейшими словами. Он озабоченно растирал пальцы. Сдирал коротким ногтем местами уже подсохший клей. Чуть прислонился к спинке стула и вытянул ноги.

– Я не смог тогда уснуть. – Голос Горского прозвучал низко. Он прочистил горло, чтобы избавиться от легкой хрипотцы. – Мне показалось, что ты не против. Однако ты так стремительно убежала, словно я принуждал тебя к чему-то… мерзкому. Словно я вообще тебя к чему-то принуждал. – Святослав поднял голову и заглянул Василисе прямо в глаза: – Я обидел тебя? Оскорбил? Ты могла бы сказать прямо, что тебе неприятно или что ты не готова. Мы не так хорошо знаем друг друга, поэтому мне сложно понять тебя, а тем более предвидеть реакцию на те или иные слова и действия.

– Это… – Василиса нервно провела языком по губам и смущенно прокашлялась. – Это ошибка. Просто минутная слабость, и не более того.

– Ты говоришь о себе или обо мне? – Горский тихо усмехнулся. – Не давай оценку моим чувствам. Поверь, в них я разбираюсь лучше, чем ты.

– Разве? Ты же… – Василиса с досадой прикусила губу. Она не могла закончить мысль, не выдав себя.

– Почему ты пришла? – холодно и резко спросил Горский. Он сделал шаг вперед, встал напротив и оперся на край стола. – Что хочешь услышать от меня? Если ты сомневаешься во мне, то тебе не стоило приходить.

– Мне уйти? – вопрос прозвучал провокационно. Василиса оторвалась от стены и подошла ближе, запрокинула голову, чтобы не разорвать ту тонкую нить, что связывала их взгляды. Она слабо представляла, чего пыталась добиться подобным образом. К своему стыду, понимала, что со стороны выглядела наверняка глупо и нелепо.

– Уходи, – бесцветно отозвался Горский и неопределенно повел плечами. – Я не хочу и не буду играть в эти игры. Это не для меня.

Он шагнул в сторону, игнорируя опасную близость и растерянный взгляд Василисы. Щелчок. Дубовая дверь распахнулась с тихим скрипом. Староста небрежным жестом руки указал на выход, когда Колычева резко развернулась к нему лицом, а затем медленно погрузил кисти в карманы брюк.

Василиса лишь размыкала и смыкала губы, не могла выдавить из себя ни слова. Чувствовала себя беззащитной крохотной рыбешкой, оказавшейся на суше без шанса на спасение. В комнате вмиг стало душно. Тугой ком подкатил к горлу, дыхание сперло. Тревога нещадно заколотилась в висках. Она чувствовала, что если промедлит еще хоть секунду, то глаза предательски наполнятся слезами от необъяснимой обиды и боли разочарования.

Сорвалась с места, перешагнула порог комнаты и застыла словно вкопанная, спиной ощущая пронизывающий до костей взгляд.

– Я не могу просить тебя довериться мне. Наверное, у тебя нет для этого причин. Однако я надеюсь, что дождусь того момента, когда ты перестанешь сомневаться. Я не буду тебя торопить. А до тех пор… Прошу тебя, не приходи.

Дверь громко хлопнула за спиной, заглушая последние слова, которые были уже неважны. Сердце тяжелым камнем рухнуло вниз.

Глава 15

Март. Год поступления Колычевой

[17.03.2023 – 20.03.2023]

Морозов не спал всю ночь. Раз за разом изучал материалы уголовного дела, перечитывал показания свидетелей, заключения экспертов и пытался выстроить логическую цепочку произошедшего с Василевской. Жестяная банка из-под растворимого кофе была полна окурков. Воздух в кабинете густел и уплотнялся от едкого сигаретного дыма, раздражая слизистую глаз. Желудок болезненно сжимался от голода каждый раз, когда следователь давился горьким остывшим кофе.

Морозов вновь и вновь перечитывал записи в дневнике Василевской. Методично и скрупулезно, с особой тщательностью. Тезисно выписывал основные моменты, сравнивал с показаниями свидетелей, восстанавливал хронологию событий. В подлинности дневника сомнений не возникало, но установить принадлежность записей именно покойной, и никому другому, было необходимо. Во время февральского обыска личного шкафчика Василевской Морозов, руководствуясь профессиональной интуицией и практическим опытом, изъял пару рабочих тетрадей с лекциями и записную книжку, что не содержала какой-либо важной информации. Кроме того, в распоряжении следователя было личное дело студентки, в том числе документы, заполненные и подписанные лично потерпевшей, а также медицинская карта. Дневник необходимо было направить на судебную почерковедческую экспертизу.

Выданная Коваленским тетрадь являлась важным вещественным доказательством, поскольку в полной мере подтверждала показания свидетелей, а также содержала новые сведения. В сознании Морозова зародилась иная версия убийства, которую необходимо было проверить в кратчайшие сроки, невзирая на отсутствие прямых доказательств. Меж тем, чтобы приобщить дневник в качестве вещественного доказательства к материалам уголовного дела, требовалось оформить его изъятие.

Первая здравая мысль, что посетила Морозова, – вписать дневник в протокол обыска комнаты Василевской, произведенного в феврале. Следователь был уверен, что понятые не обратят на эту деталь внимания и с низкой долей вероятности пожелают ознакомиться с материалами дела. Но, к сожалению, от этой идеи пришлось отказаться, поскольку в показаниях Горского черным по белому указано, что дневник был найден им и сожжен до смерти Василевской.

Сожжен. Главная загвоздка. Весомый камень преткновения. Значит, никаким образом дневник не мог вновь оказаться у Василевской, а просить Горского изменить свои показания следователь не желал. Да и права не имел. Одно дело – внести какие-то незначительные правки задними числами или вовсе не допрашивать, чем просить дать заведомо ложные показания под протокол. Это противоречило принципам Морозова. Пусть даже мотивы его были исключительно благие.

Кроме того, следователь, откровенно говоря, не был уверен, что Коваленский не имел к убийству Василевской никакого отношения. Да, чутье подсказывало, что староста ему не врал и был искренним и напуганным. Но это лишь чутье. Его к делу не пришьешь. Однако и кидать Коваленского на съедение волкам следователь не желал. Не сейчас.

Единственный разумный выход из ситуации – официально допросить Коваленского исключительно по обстоятельствам найденного им дневника. Ни больше ни меньше. Это позволит Морозову приобщить тетрадь к материалам уголовного дела через ходатайство свидетеля, то есть самого Коваленского.

Морозов активно вносил пометки в свой ежедневник, разжевывая палочку от давно съеденного леденца. Хомутов лениво наблюдал за действиями следователя, не пытался что-либо анализировать или понять, потому что отсутствие полноценного сна за последние три дня выветрило остатки разума и лишило возможности мыслить рационально и логично. Он нередко выполнял поручения Морозова по уголовным делам, в том числе жертвуя сном и полноценным приемом пищи. Практически всегда Хомутов понимал, с какой