целью он их исполнял. Но не в этот раз. Хомутов не мог проследить ту логическую цепочку, которую выстроил в своей голове Морозов.

– Обычно я редко спрашиваю, – лениво начал Хомутов, – но какое отношение к Василевской имеет Вишневский? Что вы так вцепились в него? Не понимаю…

– Ты отправил материалы на экспертизу? – поинтересовался Морозов, игнорируя вопрос Хомутова.

– Да, – сухо отозвался он и перевел взгляд на экран ноутбука. Курсор мыши бесцельно блуждал по рабочему столу.

– Не выспался? – с улыбкой спросил Морозов и отвлекся от записей.

– Соврать или… – Хомутов чуть сощурил глаза, – соврать?

Следователь лишь тихо рассмеялся и отвел взгляд. Несколько долгих секунд он смотрел куда-то чуть выше расписанных страниц и ритмично стучал по ежедневнику тупой стороной ручки. Тот редкий случай, когда Морозов выстраивал ход событий в своей голове, но, озвучивая мысли вслух, убеждался, что сказанное им прозвучало словно бред. Старался абстрагироваться от некого внутреннего ориентира и обратить внимание на голые факты и прямые доказательства. Получалось с трудом. Меж тем факты были таковы: Вишневский был знаком с Василевской, но отрицал данное обстоятельство. Интересно то, что при допросе Богдана Морозов ни разу не усомнился в его показаниях, касавшихся потерпевшей. Он действительно поверил, что они не были знакомы. Без шуток. Именно это навело Морозова на абсурдные мысли, которые он хотел подтвердить или опровергнуть в стремлении избавиться от навязчивого состояния.

– Выяснились некоторые моменты, и я хотел бы проверить свою версию. – Морозов вновь взглянул на Хомутова, решив не оставлять озвученный вопрос без ответа. – Не думай слишком много о целесообразности наших действий. Нередко мы делаем то, что в конечном итоге не помогает делу. Но это нужно сделать.

Хомутов понимающе кивнул и вновь посмотрел на монитор ноутбука. С тихим вздохом подался вперед. Щелк. Открыл протокол допроса свидетеля Зиссермана, отредактировал запись: перед словом «допроса» вписал лаконичное «дополнительного» и, выделив текст показаний, нажал «Delete».

В дверь громко и уверенно постучались.

– Почему я снова здесь? – Матвей не мог скрыть своего раздражения. – Я уже ответил на все ваши вопросы. Мне не доставляет никакого удовольствия говорить о… – он чуть прокашлялся, прочищая горло, – сестре. Тем более мне ничего не известно.

– Появились новые обстоятельства в деле. – Морозов открыл ежедневник, подхватил фотографию за уголок и, помешкав, повернул изображение к свидетелю. – Хотел уточнить кое-что.

Зиссерман несколько долгих секунд, не мигая, глядел на фотографию, затем резко подался вперед, чтобы лучше рассмотреть. Брови дрогнули в немом удивлении. Матвей нахмурился и стиснул зубами щеку.

– Откуда она у вас? – осторожно поинтересовался он и медленно выпрямил спину.

– Нашел в дневнике вашей сестры. – Морозов безразлично пожал плечами и вложил фотографию меж страниц ежедневника. – Ничего не хотите рассказать?

– А что вы хотите знать? – Зиссерман удивленно изогнул бровь. – Вы ничего не спрашивали про Вишневского. И вообще… какое отношение он имеет к смерти Сони?

Морозов устало вздохнул, захлопнул ежедневник и небрежно бросил его на стол. Свидетели не могли знакомиться с материалами уголовного дела, соответственно, не имели доступа к показаниям других, что позволяло избежать множества проблем и сохранить ход расследования в тайне. Но сейчас требовались полные и правдивые сведения о жизни и личности Вишневского. В том числе о его взаимоотношениях с потерпевшей.

– Я уже допрашивал Вишневского Богдана. – Морозов задумчиво поджал губы, поскольку сам не знал, что именно ожидал услышать от Зиссермана. – Он утверждал, что не был знаком с вашей сестрой. Но, как выяснилось, фотография этот факт опровергает. Мне необходимо выяснить все спорные моменты. Даже если по итогу они не имеют прямого отношения к делу. Надеюсь, вы понимаете…

Их взгляды встретились. Несколько долгих секунд следователь и свидетель смотрели друг другу в глаза. Испытующе. Пытливо. Внимательно. Матвей сдался первым. Шумно вздохнул и смежил веки. Он плотнее сжал челюсти, желая сдержать разочарованный стон, что уже так рьяно клокотал в горле.

– Мы с Богданом познакомились в средней школе, – наконец начал Зиссерман, чуть расслабившись, и устремил взгляд в окно. – Он не поддавался никакому контролю: часто лез в драки, провоцировал других на конфликты, курил и пил. Богдан менял школы чаще, чем я – белье. – Реплика прозвучала как шутка, но Матвей даже не усмехнулся. Напротив, губы сжались плотнее. – Многое Богдану сходило с рук – его отец богат и влиятелен в определенных кругах. Папа сказал, что мне стоит подружиться с ним. И я подружился.

Матвей замолчал, нервно покусывая щеки и губы. Пальцы теребили белоснежные манжеты. Морозову не составило труда понять, что свидетель нервничал и эти воспоминания были для него болезненными.

– Он мне не нравился, – сухо отозвался Матвей. – Мерзкий тип. Но мы отлично изображали парочку неразлучников, лучших друзей. – Усмешка сорвалась с уст, а подушечка указательного пальца скользнула по подбородку. – Однако невозможно долго притворяться тем, кем ты не являешься. Один из нас должен был уподобиться другому. Рано или поздно. И этим человеком оказался я.

Воспоминания Зиссермана в показаниях – Сентябрь. Девятый год обучения Зиссермана в школе, 2019–2020]

Солнечный сентябрьский день две тысячи девятнадцатого года. Совсем еще юный Матвей, ведомый детским и глупым «слабо», курил свою первую сигарету, что столь любезно предложил ему Богдан. Первая короткая затяжка. Матвей мгновенно зашелся в кашле, выворачивая легкие в кулак, а на глазах выступили едкие слезы.

Вишневский, который внимательно наблюдал за другом с игривой улыбкой на губах, громко и заливисто рассмеялся, запрокинув голову.

– Нужно затягиваться медленно, дубина, – беззлобно произнес он сквозь смех.

– Как ты куришь эту дрянь? – Матвей сморщился.

– О, тебе понравится, поверь мне. – Богдан отвел от себя руку друга, сжимавшую тлеющую сигарету. – Попробуй еще раз. И еще. Привыкнешь.

– Сомнительное удовольствие, – Матвей усмехнулся, но затянулся вновь.

С губ сорвался короткий кашель, выталкивая изо рта клубы едкого дыма. Зиссерман прищурил один глаз, взглянул на Вишневского с усмешкой. Рефлекторно прикрыл предплечьем нижнюю часть лица. Богдан лишь весело подмигнул. Губы его расползлись в широкой улыбке, на щеках проступили глубокие ямочки. Вторая попытка действительно оказалась более удачной.

– Видишь? – самодовольно воскликнул Вишневский. – Чуть больше практики.

Матвей в ответ лишь коротко усмехнулся. Рука с сигаретой сама тянулась к губам. Зачем он делал все это? Почему всегда велся на глупые провокации Вишневского, игнорируя собственные желания и принципы? Неужели он был так слаб перед его влиянием? Вопросы, что нередко задавал себе Матвей, но никогда не находил на них внятных и взвешенных ответов. Сплошные слабые оправдания.

Вишневский стоял рядом, опершись ногой о стену из белого камня и запрокинув голову. Смотрел куда-то вдаль из-под полуопущенных век, обрамленных густыми медными ресницами. В такую солнечную