Что ж, значит, все концы в деле с вывозом скрипок ушли в воду. Четверо из преступной группы мертвы, один скрылся. Теперь, вероятнее всего, мафиозному фонду, который был спонсором Московского муниципального, придется искать новых курьеров за пределами оркестра, если только владельцев фонда не отдадут под суд. На это, конечно, шансов мало, но по крайней мере есть надежда, что Московского муниципального эти деятели будут избегать, а, стало быть, ей, Альке, месть с их стороны не грозит.

— Что еще интересовало этих… ну из прокуратуры? — осторожно спросила она Алика.

— Все интересовало, — вздохнул тот. — И особенно… она… Ты знаешь, что у нее нашли скрипку? Амати, с документами, все как надо.

— Ничего я не знаю, Алик, и знать не хочу. Давай не будем больше об этом!

— Успокойся. — Копчевский похлопал ее по плечу и вдруг просиял: — Смотри, вон твоя подопечная идет!

Мимо шла стройная, миленькая на мордашку девушка, совсем юная, одетая в длинный джинсовый сарафан, с легкими пепельными кудряшками вокруг головы.

— Это еще кто? — удивилась Алька.

— Новая скрипачка. Вчера конкурс играла. Теперь будет сидеть за твоим пультом.

— Такая молоденькая? — ревниво заметила Алька.

— Двадцать, кажется, ей. Но играет будь здоров. Не лучше тебя, конечно, — добавил он поспешно и улыбнулся, видя, как разгладилось помрачневшее было лицо Альки.

— Учится где-то?

— В академии. Третий курс.

— Москвичка?

— Из Екатеринбурга.

— Ты, я вижу, уже хорошо в должность вошел — что ни спроси, все знаешь!

— Стараюсь. — Алик развел руками.

Алька подошла к своему пульту. Девушка уже раскрыла футляр и доставала скрипку. Скрипка была не ах, дешевенькая, современного мастера и не бог весть какого. Но тем, как любовно новенькая обращалась со своим скромным инструментом, тщательно осматривала трость на смычке, подтягивала волос, проверяла струны, она заслужила у Альки одобрение. Девушка заметила Бажнину, улыбнулась, засуетилась, пододвигая стул. Алька уселась рядом, с интересом разглядывая соседку.

— Я Юля, — представилась девчонка, явно волнуясь. — Мне про вас говорили много хорошего.

— Кто это говорил? — полюбопытствовала Алька, раскрывая футляр.

— Многие. Ирина Александровна, например. Потом еще инспектор.

— Инспектор? — удивилась было Алька и тут же вспомнила, кто теперь выступает в этой должности. — Только давай на «ты»!

— Давай, — обрадовалась Юля. — Тебя ведь Алей зовут?

— Ага.

— Знаешь, я так боюсь, прямо умираю! — Юля сморщила хорошенькое, круглое личико и жалобно поглядела на Альку.

— Чего это?

— Такой оркестр! И все такие крутые! А вдруг я партию не прочту?

— Ну не прочтешь, — успокоила Алька, — потом привыкнешь. Никто от тебя сразу не потребует, чтоб ты все партии с листа читала. Возьмешь домой, выучишь.

— Ты так и делала?

— Иногда, — уклончиво ответила Алька.

— Расскажешь мне про всех? Я ужас какая любопытная! — Юля придвинулась к Альке поближе: — Тут у вас так много ребят интересных. Ты не замужем?

— Нет.

— И я нет, — доверчиво проговорила Юля. — Но ужасно хочу. Все москвичи от меня шарахаются. Сначала клеятся, потом, как узнают, что я в общаге прописана, так их словно ветром уносит!

Девчонка тараторила без умолку. Алька рассеянно слушала ее, сидя вполоборота на стуле. На том стуле, где прежде всегда сидела Ленка.

Глаза постепенно застилала пелена. Ленка. Единственная, кто, в отличие от Глотова, Омелевского, Саврасенкова и Кретова, занималась скрипичным бизнесом не ради денег, хотя получила немало за четыре года. Ленка, лучшая Алькина подруга и отныне вечная ее боль. Пройдет много времени, пока эта боль притупится, станет терпимее, глуше, перестанет жечь Альку. Но и тогда Ленка навсегда останется с Алькой — в ее снах, в ее воспоминаниях. Останется не той чужой и незнакомой, с лицом, искаженным болью и ненавистью, сжимающей в руках пистолет, а прежней Ленкой Соловьевой, доброй, мягкой, всегда чуточку более взрослой и мудрой, чем сама Алька. И на мучительный, неразрешенный вопрос, знала или нет Ленка, что подругу собираются убить, и смогла бы выстрелить в нее сама в ту страшную ночь, Алька с течением времени все решительнее будет отвечать: нет, не знала и не могла. Потому что так благодатно устроена человеческая память: темные и горькие моменты стираются из нее, а светлые остаются, становятся ярче, высвечиваются, живут в ней, как живут и дышат старые фотографии в семейном альбоме…

Алька сморгнула слезы и улыбнулась Юле:

— Не переживай. Будешь тут работать, сама себе квартиру купишь.

— Да ты что! — восторженно прошептала Юля. — Не может быть! Врешь!

— Очень надо, — усмехнулась Алька. — А как будет у тебя свой угол, тогда и шарахаться никто не станет. Хотя смотря чего добиваться.

— А чего ты добиваешься? — довольно бесцеремонно спросила Юля.

— Однако ты простая! — хмыкнула Алька. Невзирая на некоторую нахальность, девчонка ей нравилась. С такой по крайней мере не будет скучно ни во время репетиций, ни в гостинице на гастролях. Послушаем еще, как она играет. — Ладно, давай-ка состроимся, потому что вон идет концертмейстер.

К ним действительно направлялась через зал Сухаревская, как всегда деловая, подтянутая, с непроницаемым, строгим лицом. Она подошла к девчонкам, положила на стул скрипку.

— Здравствуй, — кивнула она Альке. — Поправилась?

— Да.

— Что ж, я очень рада. Уже познакомились?

— Да.

Ирка неожиданно улыбнулась. Улыбка у нее была грустной и абсолютно незлой. Почему-то у Альки запершило в горле, и она поспешила отвернуться.

— Инспектор у вас такой прикольный, — шепнула на ухо Юля.

— Копчевский? Есть немного. Он… — Алька кинула взгляд в конец зала, где только что видела торчавшего в дверях Алика. И умолкла на полуслове. Там на пороге, рядом с новоявленным инспектором, спиной к залу, стояла знакомая высокая фигура.

Сердце у Альки сразу покатилось куда-то вниз.

«Сиди, — приказала она себе Ленкиным тоном, поспешно опуская взгляд на скрипку, лежащую на коленях. — Ты больше не будешь к нему подходить. Никогда. Он на свободе, и ладно. Ты ведь именно этого хотела, а не чего-то другого».

Она заставила себя вслушаться в Юлину нескончаемую болтовню, а сердце все равно продолжало отчаянно колотиться, как давным-давно, когда в седьмом классе она впервые поцеловалась с самым популярным парнем школы, десятиклассником. Он был взрослым, ослепительным и развязным, а она — маленькой, глупой, умирающей от любви и страха. Никогда потом Алька больше так не волновалась. И вот пожалуйста!