Ее охватила неожиданная злость. Она решительно подняла глаза, но в дверях уже никого не было, а по залу шел белозубо улыбающийся Горгадзе.

— Мамочка! — пискнула где-то под боком Юля. — Ты меня прикроешь, если что?

Алька кивнула.

Репетиция шла долго. Так долго, будто и не было триумфального концерта в пятницу. Отрабатывали программу к Испании, включающую в себя и классику, и поздний романтизм, и кучу современных произведений. Юля держалась молодцом, иногда, правда, фальшивила, но в целом вполне справлялась с разом обрушившейся на нее зверской нагрузкой. Алька, мельком посматривая на нее, видела серьезное, напряженное лицо, сжатый рот, сощуренные в мелкие ноты глаза. Несколько раз оборачивалась Ирка, глядела на Альку, словно ожидая чего-то от нее, и, не дождавшись, вновь отворачивалась.

Вскоре Алька почувствовала голод. Не окончательно выздоровевший организм требовал компенсации за преждевременную эксплуатацию. Алька нарисовала в воображении, как в перерыве они с Юлей пойдут в буфет и съедят там по порции картошки фри и по киевской котлете. «Надо будет показать ей Дом культуры», — решила она, ерзая на стуле.

Юля, словно услышав Алькины мысли, в секундной паузе прошептала:

— Скоро перерыв? А то я в туалет хочу от волнения. И есть.

— Скоро, — тихо ответила Алька. — Я тебе устрою что-то вроде экскурсии по нашему ДК.

— Ура! — одними губами произнесла Юля и яростно заводила смычком по струнам.

Наконец Горгадзе утомился сам.

— Отдыхаем пятнадцать минут, — объявил он, вытирая платком взмокший лоб.

Алька аккуратно завернула скрипку во фланелевую пеленку.

— Ну сначала в туалет, а после в буфет, — скомандовала она.

— Какая ты замечательная, — затараторила Юля, складывая инструмент и подталкивая Альку в бок. — Мне так повезло, что я… Ой! — Она осеклась и устремила глаза куда-то вверх. — Кажется, это тебя.

Алькина рука, держащая смычок, застыла в воздухе. Прямо перед ней стоял Валера, заложив руки за спину и терпеливо ожидая, когда на него обратят внимание. Алька даже моргнула от неожиданности — вот ведь подкрался, как кот, они даже и не заметили.

— Аль, привет! — Он сказал это так буднично, словно они виделись не далее как вчера и в самых привычных условиях. — Поговорить нужно.

Алька почувствовала, как теряет дар речи в буквальном смысле этого слова, и кивнула.

— Юль, тогда потом, — в конце концов проговорила Алька, сделав над собой усилие, и с удовлетворением услышала, что голос ее звучит как надо — спокойно, доброжелательно и немного безразлично. «Вот так и надо», — подбодрила она себя, уложила скрипку в незастегнугый футляр и встала.

— Я тебя слушаю.

— Давай не здесь, — предложил Валерка. — Пошли. — Он прошел через зал и направился к лестнице, ведущей на третий этаж. Алька поднималась вслед за ним. Они миновали пустой узенький коридорчик и остановились. Слева была дверь бухгалтерии, по большей части всегда запертая, справа — большое, низкое окно. Снизу раздавались громкие голоса и смех. Прямо перед Валеркой и Алькой начиналась винтовая лестница на чердак.

— Правда, здесь лучше, чем в комнате для свиданий? — сказал Валерка, и Алька не поняла, шутит он или говорит всерьез.

— Наверное.

Он больше не спешил ничего добавить, и ей стало неловко. Надо, пожалуй, что-то спросить, ведь все-таки из заключения человек вышел. Но что? В голову ничего путного не приходило.

— Тебя совсем отпустили?

— Под подписку о невыезде.

— И что теперь будет?

— Ничего. Все будет хорошо. Недели через две обещали разобраться окончательно.

— Что ж, я рада. Как Денис? Он у тебя?

— Да. Он, кстати, о тебе спрашивал. Что-то ты ему передать там хотела — бабушка сказала. Какую-то игрушку, что ли…

— Машинку. Пожарную. Она у меня дома, завтра принесу.

— Спасибо.

Снова повисло молчание. Алька сделала нерешительный шаг назад, полагая, что разговор себя исчерпал.

— Я пойду?

— Погоди. — Валерка удержал ее за руку. — Слушай… а как же наша свадьба?

Вот оно что! Это его волнует. Боится, бедненький!

— А, ты об этом? — насмешливо протянула Алька, стараясь мягко освободиться. — Брось, не бери в голову. Я же сама… заварила кашу. Теперь исправила, и ладно.

Она почти в точности повторила Валеркины слова, которые тот говорил ей во время их свидания в следственном изоляторе, и видела, что Валерка это понял и слегка смутился. Так и надо ему, пусть не надеется, что она тут же растает, если он к ней подошел!

Валерка покачал головой, но Алькину руку не выпустил, вместо этого крепко обхватил другую ее кисть. Ладони у него были теплыми и сильными.

— Обиделась? — Они впервые стояли так близко друг к другу, и Валерка настойчиво, в упор смотрел Альке в глаза. — Правильно, наверное, обиделась. Было за что.

— Было, — подтвердила Алька и улыбнулась. — Ладно. Все кончилось, и слава богу. Как вспомню эти жуткие тюремные ворота, изолятор, так дрожь пробирает.

— А может, не так уж и плохо, что он был, этот изолятор? — пожал плечами Валерка.

— Как это? — Алька посмотрела на него с недоумением. — Тебе что, понравилось за решеткой?

— Да не сказать, чтоб очень, — засмеялся Валерка, но глаза его при этом остались серьезными. — Просто, пока я там находился, открыл для себя одну интересную вещь.

— Поделишься?

— Только не сейчас. — Он на секунду освободил Алькину руку, взглянул на часы и снова сжал ее пальцы. — Кончится же когда-нибудь эта репетиция!

— А если я после нее домой спешу? — хитро прищурилась Алька. — Тогда как?

— Тогда? — Валерка удивленно поднял брови, секунду помолчал, потом решительно произнес: — Тогда поговорим об этом завтра или послезавтра. Или… когда захочешь. Так годится?

Алька не успела ответить, потому что в конце коридора показался Копчевский.

— Эй! Совесть есть у вас? — довольно бесцеремонно обратился он к стоявшей у окна паре. — Вас что, весь оркестр должен ждать? Будете объяснительную писать. — Он повнимательней посмотрел на Альку и Валеру, хотел что-то добавить, но потом, махнув рукой, повернулся и начал спускаться вниз.

Репетиция подходила к концу, когда Горгадзе, отложив палочку, подозвал к себе Копчевского и что-то сказал ему вполголоса. Тот кивнул и поспешно вышел из зала.

Сразу стало шумно, усталые музыканты расслабились на своих местах, полагая, что работа на сегодня закончена. Однако Горгадзе сделал вид, что не замечает этого.

Копчевский вскоре вернулся, неся в руках толстую пачку нот, которые тут же принялся расставлять на пюпитры.