Вместе с тем он хорошо понимал, что ступает прямо на минное поле нацистских интриг: растерзанная Польша стала местом турнира неофеодальных стремлений. Гиммлеру не нужна была сенсация. Приходилось действовать с известной осторожностью, постепенно натягивая поводья и прибирая к рукам власть, отчасти в завуалированной форме. Заняв пост рейхскомиссара по укреплению германизма (РКФ), Гиммлер решил обойтись без новой громоздкой структуры. Он просто переименовал Отдел контроля Грейфельта в Отдел РКФ. В 1941 году его статус поднялся до главного управления кадров и распределил дополнительные функции между существующими организациями СС. Отдел РКФ отвечал за расселение немецких репатриантов и наделение их землей, конфискованной у поляков и евреев. ФОМИ ведало временными лагерями, транспортировкой и политической работой в группах переселенцев. РуСХА бдительно следило за расовой чистотой. На РСХА была возложена конфискация собственности у «антигосударственных элементов» и депортация поляков.

Наконец, все готово, и 20 октября морем доставлена первая партия из Эстонии. Их должны были разместить в районе Данцига. Но если Гиммлер думал, что его вступление в новое качество власти прошло незаметно для соперников, то он сильно заблуждался. Один из его злейших врагов, да еще в форме группенфюрера СС, отказался допустить какое-либо вмешательство РКФ в дела своего королевства. Это был Форстер, гауляйтер Данцига – Западной Пруссии.

Чтобы обеспечить полную координацию всех властей в деле репатриации, Гиммлер назначил своими представителями первых лиц в каждом регионе. Форстер не пожелал принимать приказы от рейхсфюрера, и в этом гау пришлось назначать окружного командующего СС. Никакие убеждения не могли заставить Форстера сотрудничать с РКФ. Когда представитель ФОМИ с помощью полиции безопасности начал подыскивать в Западной Пруссии места для иммигрантов, Форстер вызвал его к себе и пригрозил арестом, если это не прекратится немедленно. Первых немецких переселенцев, направлявшихся в Данциг, пришлось высаживать в Штеттине. Форстер немного уступил только после пары телефонных звонков от Гиммлера, да и то разрешил приютить балтийских немцев в своем районе лишь на очень короткий срок.

Дело застопорилось. Из-за обструкции со стороны Форстера и неэффективности ФОМИ репатрианты оказались в столь печальной ситуации, что расовую политику Гиммлера раскритиковал главный нацистский идеолог Альфред Розенберг, сам из балтийских немцев. Он заявил, что «с переселенцами» обращаются как при большевиках и что ФОМИ превратило их в «толпу разочарованных, озлобленных, потерявших надежду людей». Однако Розенберг и Форстер были не единственными оппонентами Гиммлера в этом вопросе. Нашлись и другие желающие оспорить его власть над районом расселения – а именно на этом держалась судьба всей операции.

Гауляйтер Восточной Пруссии Кох также отказал предоставить территорию для поселений, причем заявил, что «вышвырнет из Восточной Пруссии» планировщика земель РКФ. Другие действовали не так грубо, хотя и не менее решительно. Когда Гиммлер создал Центральный отдел недвижимости, который должен был заниматься, в частности, реквизицией польских земель, Геринг сразу же через свой Отдел по 4-летнему плану учредил Главный восточный трест (ХТО). Таким образом «нацист номер два» заявлял свои права на собственность поляков и евреев, то есть именно на те земли, которые желал зарезервировать гиммлеровский Центральный отдел недвижимости.

Геринг недвусмысленно дал понять Гиммлеру, что не считает его ровней себе: он не стал лично вести с ним переговоры по этому вопросу, а направил его ниже к руководителю ХТО Винклеру. После долгих переговоров было достигнуто соглашение: ХТО ведал польской городской и промышленной собственностью, а Гиммлер – только сельскохозяйственной. Но все равно полной свободы рук у рейхсфюрера не было. Его товарищ по прежним увлечениям, а ныне министр сельского хозяйства Дарре больше не питал никаких иллюзий. Страхуясь, он создал свое ведомство по распоряжению реквизированными польскими поместьями, которое передал под контроль Геринга, явно чтобы усилить свои позиции против РКФ.

Гиммлер проиграл бы в этой обычной для нацизма саморазрушительной борьбе, если бы не опирался на мощную полицейскую машину, – а она действовала бесперебойно. Еще 8 ноября 1939 года в Кракове встретились окружной командующий СС и командующий полицией безопасности (Зипо) и договорились относительно того, что они называли «негативным аспектом расовой политики», то есть высылки евреев и поляков.

В Лодзи полиция безопасности создала специальный Центр по депортации, ответственный за планирование и проведение процесса депортации нежелательных элементов из «германизированных областей». Эсэсовцы взялись за дело с обычной беспощадностью, и к февралю 1940 года 300 тысяч поляков уже было «переселено». К началу войны с Россией около миллиона поляков были изгнаны из своих домов. Эсэсовские переселенческие штабы быстро завозили этнических немцев и распределяли между ними опустевшие жилища и земли – разумеется, после тщательной проверки проведенной РуСХА.

К середине 1941 года на новом месте устроились 200 тысяч немецких репатриантов. Им досталось 47 тысяч ферм из 928, то есть примерно одна двадцатая часть польских хозяйств и десятая часть всех земель. К концу 1942 года переселенцам было выделено 20 процентов от 60 тысяч польских предприятий и еще 8 процентов – немцам из рейха. Из крупных промышленных предприятий 51 процент уже принадлежал местным немцам и 21 процент контролировался германскими трестами. Из мелких и ремесленных предприятий до 80 процентов осталось за польскими собственниками.

Однако самого по себе возвращения в рейх этнических немцев и их расселения на Востоке было недостаточно для расового фанатика Гиммлера. В соответствии с его майским меморандумом 1940 года расовые комиссии принялись выжимать из польского населения каждую каплю немецкой крови, проверяя каждого на скрытую принадлежность к германской расе. Согласно «расовому списку» Гиммлера все немцы, живущие на Востоке, были разделены на четыре категории: «активные» борцы за расовую чистоту; «пассивные», знавшие немецкий язык «не менее чем на 50 процентов»; лица с сомнительным немецким происхождением и четвертая категория – «антинацисты», прежде участвовавшие в мерах, направленных против немецкого меньшинства.

Под микроскоп расового обследования попадали и многие поляки: если у них обнаруживались «нордические черты», в дело немедленно вступал механизм регерманизации. В соответствии с безумной доктриной расовой чистоты и текстом эсэсовского меморандума, озаглавленного «Использование человеческого материала», нужно было «вернуть Германии, по возможности, всю немецкую кровь на Востоке, даже если она течет в польских жилах». С точки зрения Гиммлера, не существует ни одной чуждой расы, в которой нет «нордических представителей, способных к германизации». Он утверждал, что «с течением времени» будут германизированы даже горалы, гуцулы и лемки, поскольку можно проследить их германское происхождение.

Особенно он настаивал на обследовании польских детей, считая их идеальными кандидатами на германизацию. К тому же в Познани прошел слух, будто в первые дни войны поляки похищали немецких детей и прятали в сиротских приютах. РКФ скоренько издал приказ о расформировании приютов и переводе их обитателей, после расовой проверки, в немецкие детские дома. Позднее детей стали даже отрывать от семей и увозить в Германию, чтобы потом распределять по бездетным семьям эсэсовцев. Тех, кто противился германизации своих детей, ожидали жестокие полицейские наказания. Известен случай, когда одна немка, жена польского офицера, отказалась отдавать детей в Германию. Местное управление РуСХА издало приказ о том, что «ее дети будут стерилизованы и затем отданы в какую-нибудь семью в качестве воспитанников».