Но Франк прекрасно осознавал, что нельзя управлять с помощью одного лишь насилия.

С его точки зрения, поляков следовало мобилизовать на службу рейху и, придерживаясь старинного правила «разделяй и властвуй», использовать представителей других национальностей, например украинцев и кашубов, в качестве противовеса. Правящий класс должны были составить, конечно, немцы.

Однако расовая политика Гиммлера нарушила план Франка. Зипо согнала к нему с присоединенных к рейху земель миллион поляков, разорив тем самым продовольственные склады его вотчины. Затем Гиммлер выманил треть немецкого населения генерал-губернаторства в Вартегау (Познань) – лопнула мечта Франка насчет немецкого господствующего класса. Приступив к германизации гуцулов и кашубов, рейхсфюрер лишил основы и «политику противовесов» Франка. Но худшее было впереди. Части СС и Зипо, начав безжалостную борьбу с действительными или предполагаемыми борцами сопротивления, вынуждали тысячи крестьян бежать в леса или вливаться в ряды партизан. Полицейские суды выносили смертные приговоры без оглядки на правительство и даже без намека на законную процедуру.

Вдобавок к этому Франк заподозрил, что Гиммлер назначил в Краков окружного командующего СС Крюгера, чтобы покончить с ним, Франком. Стало ясно, что администрация СС и полиции превратилась в самостоятельную и действительно управляющую силу, не зависящую от генерал-губернатора. В бессильной ярости он клял на чем свет стоит эсэсовских захватчиков, отправлял в рейхсканцелярию протест за протестом и на каждом «заседании кабинета» в Кракове демонстрировал Крюгеру, по крайней мере на словах, что именно он, Франк, здесь хозяин.

Но подручных Гиммлера не трогали эти выпады. Они ждали своего часа. И похоже, дождались.

Поздней осенью 1941 года полиция безопасности вышла на след скандала, в котором оказался замешан сам Франк.

Глава администрации генерал-губернатора в Варшаве унтерштурмфюрер Лоренц Лёв подпал под подозрение в организации подпольной и весьма выгодной торговли мехами и другими дорогими товарами из подведомственного ему склада. Эсэсовский полицейский суд в Кракове приговорил его к пожизненному заключению за растрату. В ходе процесса следователи наткнулись на любопытный факт: Франк с женой деятельно занимались обустройством своего гнездышка и тоже, ясное дело, использовали казенные средства для покупки дорогих товаров, как было сказано – «для представительских целей». Особенно семья Франк интересовалась мехами.

Сразу после ареста Лоренца Лёва Франк закрыл этот склад, и оставшиеся товары были распроданы по сходным ценам. 1 декабря 1941 года судья Рейнеке, который вел это дело, сообщил Гиммлеру, что жена Франка приобрела с этого склада не менее десятка меховых пальто – должно бы хватить для ее личных потребностей. Но ее тяга к мехам этим не удовлетворилась! У Анфельбаума в Варшаве она заказывала шубки и жакеты из горностая, бобра, ондатры, лисьи шапочки и другие меховые вещи. За покупками от ее имени приезжали сотрудники аппарата Франка; расплачиваясь, они просто назначали цену вдвое ниже продажной.

Генерал-губернатор использовал служебное положение также для приобретения других товаров. Если верить рапортам агентов Рейнеке, семья Франк скупала у варшавских евреев по бросовым ценам не только золото и драгоценности, но и бытовую технику и продукты. Все это Франк вывозил из своей польской резиденции в Шобернгоф, в личное поместье в Южной Германии. Агенты подсчитали, что среди этого добра было 200 тысяч яиц, годовой запас сухофруктов, мебель, одеяла, постельное белье, большое количество колбасы, ветчины, сахара, масла, сыра, 20 гусей и 50 кур. Кроме того, Франк брал из польских церквей скульптуры – статуи Мадонны и ангелов – и иконы для домашней церкви в своем имении.

Как выразился сам Рейнеке, «это случай гнуснейшей коррупции, тем более прискорбный, что он показывает: есть немцы, которые злоупотребляют своим высоким положением в партии и в рейхе, с целью личного обогащения и наживаются на войне».

Гиммлер ухватился за это дело, чтобы ударить по Франку. Один из ближайших сотрудников генерал-губернатора Карл Лаш уже был снят с должности губернатора Радома, тоже из-за скандала с коррупцией, так что Гиммлер потирал руки, думая, как он поставит на колени своего врага. 5 марта 1942 года Франка вызвал тогдашний начальник рейхсканцелярии Ламмерс. В специальном поезде Ламмерса Франк предстал перед инквизицией; роль членов трибунала играли Борман и сам Гиммлер, выступивший с обвинительной речью. В своей дотошной, мелочно-педантичной манере он влезал во все подробности прегрешений Франка, начиная с того, как его дальний родственник внезапно принял шведское подданство, и кончая меховыми увлечениями его жены. Франку следовало расшаркаться перед ними и принять кое-какие условия. А именно: назначить Крюгера статс-секретарем краковского правительства, согласиться, чтобы Крюгер получал приказы прямо от Гиммлера, и снять люблинского губернатора Цернера, который был противником СС.

Впрочем, устроенная Гиммлером инквизиция цели не достигла. Едва вернувшись в Краков, Франк показал, что намерен продолжить борьбу. Уже 10 марта он послал Ламмерсу почти наглое письмо, в котором, по сути, отвергал все, с чем вынужден был согласиться в спецпоезде. Он утверждал: «Сейчас у немцев в генерал-губернаторстве безупречный порядок – экономический, социальный, служебный, и оспорить это могут только гнусные клеветники. Прежде всего я решительно отрицаю всякие обвинения в коррупции».

И Франк продолжал действовать, словно ничего не произошло. Назначение Крюгера, правда, состоялось, но Цернер оставался на своем месте, и в речах, и в распоряжениях он возобновил нападки на СС и полицию. В протоколе одного из заседаний записано, как он сказал, что донесения СД – это худший вид шпионской продукции, не имеющий ничего общего с реальной действительностью и отражающий всего лишь ненависть сочинителей к служащим генерал-губернаторства. Когда же Глобочник в Люблине принялся изгонять поляков и селить на их место немцев – и все без согласования с краковским правительством, – Франк взорвался. Не думая о последствиях, он открыл небывалую в истории Третьего рейха кампанию против Гиммлера.

30 июня 1934 года, когда министр юстиции Баварии Ганс Франк был вызван в тюрьму Штадельхайм, чтобы то ли предотвратить, то ли придать законный вид расстрелам друзей Рема, его голос звучал слабо и неуверенно. Во время продолжительной борьбы против существования концлагерей он стал громче. Теперь наконец правда дошла до главного юридического советника фюрера. Незадолго до смерти он сказал: «Понимание пришло ко мне в 1942 году».

И вот гитлеровский законник взялся предостерегать немцев против всепроникающей отравы тоталитарного государства.

Он принимал приглашения читать лекции в университетах Германии. Берлин, Вена, Мюнхен, Гейдельберг – повсюду он шокировал аудиторию неслыханными дотоле публичными заявлениями: долой произвол полиции и СС. В Вене, например, говорил: «Я продолжаю утверждать: скверно, если идеалом национал-социализма станет полицейское государство. Сегодня многие говорят, что гуманность ушла в прошлое и не нужна в наше суровое время. Но я так не считаю. Гуманизм никогда не может быть опасным для государства». В Берлине: «Без закона – или наперекор закону – Германский рейх не представим. Народом нельзя править силой. Недопустимо положение, когда государство может лишить члена сообщества всего – чести, свободы, жизни, имущества, поставить человека вне закона, даже не дав ему возможности ответить обвинителям». В Гейдельберге: «Я считаю своим долгом протестовать против постоянного неуважения к закону и его служителям. Жестокость не является синонимом силы…»