– А что с той стороны? – спросил я. – Как выглядит? Кто-нибудь рассказывал?

Ее глаза стали настороженными.

– А то не знаешь… Или не знаешь?

Я сказал поспешно:

– Я видел только один участок, через который и… прошел. Но в других местах может быть иначе.

– Ну ты и дурак, – сказала она пораженно. – Я таких еще не видела! У Барьера нет участков. Он один. И везде одинаков. Это как кольцо у тебя на пальце…

– У кольца надписи на одном участке, – сказал я, – а на другой стороне пусто.

– Не кольцо, – поправилась она. – Как река! Как река, свернутая в кольцо. Вода перетекает с места на место, потому везде одинаковая.

– Ага, – сказал я, – ну тогда да. Я вспомнил, я ж ничего не помню! Это я так, догадки строю. Умные и так все знают, а я вот догадки строю. Теоретик я, значит… Мыслитель.

Она оглянулась, на лице отвращение наполовину со злостью.

– Мыслитель!.. А ты понимаешь, что здесь если не убивать – убьют тебя?

– Я, как Америка, – объяснил я, – никогда не прибегаю к насилию. Кроме тех случаев, когда я сильнее. Потому что я демократ.

Она даже остановилась в великом изумлении.

– А это что?

– Ох, – ответил я стыдливо, – даже не спрашивайте. А то такое отвечу, самому уже стыдно. Спина моя покраснела?

– Нет…

– Вот видите, уже даже спина не краснеет! До чего докатился с этой демократией. Ничего не стыдно.

Она скривилась и пошла быстрым шагом, бросив презрительно:

– Да уж.

– Я ж демократ, – сказал я печально. – Жизнь бесценна, даже у такого, как я.

Но она уже не слушала, уходя быстрым шагом. Усталый, как не знаю кто, я спешил со всех ног, как же хреново без коня! Да еще без такого, как Зайчик. Тот везде бы прошел.

Я спросил в спину:

– Сколько, говорите, сам мир внутри этого кольца в диаметре?.. В смысле, от края и до края в самом широком месте?..

– Много, – ответила она раздраженно. – И мало.

Много, это понятно – не удается перебить на такой огромной территории всех опасных зверей и пометить опасные места, но и мало, потому что не попутешествуешь. Все-таки здесь – огромный мир, из-за скал, гор, крутых спусков и подъемов, ущелий и разломов, пропастей – сотни ярдов не пройдешь по прямой. Приходится спускаться, подниматься, возвращаться, петлять, а еще везде входы в подземные шахты, бесконечные пещеры, где якобы находятся целые города…

– Странно, – сказал я, – что никто не попытался захватить власть в свои руки. Как будто здесь не люди вовсе!.. В самом широком месте сколько, изволите сказать?

– Полторы сотни миль, – рыкнула она. – Или чуть больше. Никто не знает. А что?

– По ту сторону, – объяснил я, – и то находятся сумасшедшие, что пытаются стать властелинами всего мира. А здесь так и вовсе все просится в одни руки.

Она приподняла верхнюю губу в усмешке, попугав меня заодно клыками.

– Думаешь, не пробовали?

– А что помешало?

– Жиголост, – ответила она лаконично.

– Ага, – согласился я. – Ну да, Жиголост, это все объясняет. Дефо говорит, что в его время нашлась бы сотня тысяч отважных англичан, готовых не на жизнь, а на смерть сражаться против папизма, не зная даже, что такое папизм – человек или лошадь.

Она вскинула брови.

– Это ты к чему?

– Я тоже не знаю, – ответил я честно, – что такое Жиголост! Это человек или лошадь?

Она смерила меня уничтожающим взглядом.

– Это ты не человек… и вообще никто! А Жиголост – великий маг, уже несколько сот лет живет на вершине башни, что в самом центре нашей земли. Он мог бы сам стать властелином этого мира, но не стал… и другим не позволяет. А так вообще он никогда никому не показывается… А что? Надеешься с ним пообщаться?

Я скромно опустил глазки.

Для ночлега она снова отыскала пещерку. Впрочем, отыскивать нетрудно, когда знаешь, где. Мы поужинали, а потом она вдруг сказала буднично, но в мою сторону не смотрела:

– Ты так хорошо мне тогда размял спину… Я просто посвежела.

– Я рад, – ответил я. – Массаж – дело хорошее. И нужное.

– Да, – согласилась она. – Нужное. Промни-ка мне еще разок. А то с утра нам трудная дорога.

– Труднее, чем сегодня? – спросил я с ужасом.

Она усмехнулась.

– Намного.

Я вздохнул.

– Тогда да… Но тебе придется меня тащить.

Ее губы искривились в жестокой усмешке.

– Я тебя просто убью.

– Спасибо и на том, – буркнул я. – Могла бы вообще бросить. Зверям на съедение.

Она сбросила жилет, брюки и легла вниз лицом, опустив лоб на скрещенные руки. Я снова сел на ее жилистый круп, размял плечи, дельтовидные и широчайшую, проработал сочленения позвоночного хребта, еще раз все промял так, что спина раскраснелась, сдвинулся задом на ноги и принялся мять ягодицы. Дыхание Джильдины вроде бы изменилось, прислушивается, но я сдвинулся к стопам и долго разминал пальцы ног, им пришлось пройти долгую дорогу, затем проработал лодыжки, и лишь потом начал подниматься вверх по голеням, разминая каждую мышцу и вызывая приток крови.

Она все так же лицом вниз, кайфует, зараза. Ладно, я сейчас тебе покажу, зверюка… Я загребал ладонями и гнал собирающуюся кровь вверх, икры начали краснеть и даже чуть-чуть раздуваться, но мне надо не это, я гнал горячую кровь выше, проминал икры и горстями направлял кровь вверх и вверх…

Зад слегка приподнялся, наверное, внизу камешек или торчит острый сухой стебелек. Мои ладони наконец приблизились к тому месту, где тонкая и перепончатая, в смысле – тонкая и полуперепончатая мышцы, сюда побольше крови, еще больше, вот так… я уже тише мял внутреннюю сторону бедер, кончики пальцев коснулись того места, что называется большой ягодичной мышцей и средней ягодичной, я перенес внимание на них, прорабатывал тщательно, не упуская ни одного нюанса, а кровь старательно гнал к седалищному бугру и выше, выше…

Еще дважды Джильдина чуть двинула задом, я не обращал внимания, мял, собирал кровь, направлял в нужные места. Бодибилдерша стоически неподвижна, я уже решил, что ладно, на сегодня хватит, как вдруг охнула, ее пальцы судорожно сжались, захватывая горстями гальку. Послышался треск и хруст, мне показалось, что добавился еще и скрежет зубов. Она вздохнула, потом еще раз и, снова уткнувшись лицом в землю, замерла.

Между туго стиснутыми бедрами блеснула белая капля. Я еще с минуту гладил спину, Джильдина не двигается, я с облегчением лег рядом и сказал как ни в чем не бывало: