– Молока не хватает?

Я покачал головой.

– Молока хватает в груди любого размера. Просто не shy;желают раскармливать грудь. Большая грудь – неприлично. Непристойно даже! С вот такими аристократка станет по shy;хожей на простолюдинку. С ними какое изящество?.. Кстати, вон там небольшой водоемчик… Не знаю, как насчет отмыться, но холодной водицы хлебнуть, запас во флягах поменять…

Она отшвырнула щепку, оставшись всего лишь в потеках грязи, разрисованная, как зебра, кивнула. Взгляд стал прежним жестким и расчетливым.

– Да, я про него знаю. Не купалась, но слыхала. Другие купались. Пойдем.

Я спросил:

– Мне идти впереди?

– Иди, – буркнула она, я уловил в ее голосе колебание. – Если что, помогу.

Врешь, сказал я про себя, как и в первый раз. Я не больше чем живой миноискатель. Сейчас вот только как-то миновал опасную яму. Наверное, прошел по самому краю, а ты чуточку срезала угол…

Жилет все-таки надела, он тут же прилип, руки она вдела в ремни облепленного грязью мешка, я потоптался рядом, выказывая желание помочь, но она смотрела с такой злостью, что я отпрыгнул и поспешно зашагал в направлении озера.

Оказалось, не озеро, как я думал, а, судя по выложенным цветной плиткой берегам, искусственный бассейн, вода удивительно чистая, а вот во что ее превратим….

Я сказал с облегчением:

– Может, потом здесь и передохнем? Но только сперва отмоемся, я весь чешусь!

Она посмотрела на небо, огляделась по сторонам. Я ожидал уже, что ответит отказом, как обычно, у нее ж правило: посоветуйся с мужчиной и поступи наоборот, а грязь что, засохнет и отвалится, но она неожиданно кивнула:

– Хорошо. Только недолго. Здесь не так опасно.

Я торопливо, пока она не передумала, сбросил мешок.

– Ура! А там в воде ничего не плавает… зубастое?

– Заодно и проверишь, – сказала она.

Я торопливо разделся, чувствуя, что еще немного и от моего раскаленного тела вспыхнет одежда. От воды тянет ощутимой прохладой, хотя когда я вошел по колено, она показалась теплой, как чай. К счастью, неглубоко, на дне отчетливо вижу такую же цветную плитку. Живности никакой, да и маловат водоем для живности.

Когда я вошел в воду по грудь, ног коснулась ледяная струя. Похоже, где-то родник. Джильдина, морщась, разделась на берегу, кровь засохла, жилетка прилипла к телу и отдирается с леденящим сердце треском, словно с живого человека сдирают кожу.

В воду вошла молча, только напряглись, четко прорисовались все мышцы, а я по-бабьи вскрикивал, втягивал живот и приподнимался на цыпочки.

Она молча встала в сторонке по горло в воде и, судя по ее движениям, соскабливала липкую грязь. Я наконец решился окунуться с головой, выскочил, как ошпаренный, заорал, поспешно выкарабкался на горячие камни и стал старательно стряхивать горстями воду с тела. Богатырша возилась долго, а когда выбралась наверх, я уже лежал в сухом теплом воздухе мордой вниз, подставив спину жаркому солнцу.

Она стряхнула воду с тела ладонями, вся блестит, как совершенная модель, где ни капли жира, одни тугие мышцы и сухожилия, совершенно не стесняясь наготы. Когда такое тело, то и в голову не приходит его скрывать, напротив – с удовольствием и торжеством демонстрируют при любой возможности.

Я засмотрелся, она перехватила мой взгляд, брови сдвинулись на переносице. Голос ее прозвучал холодно и бесстрастно, словно со мной разговаривал компьютер:

– Кстати, чтоб не забыть… Если тебе в голову вдруг придет, что я – женщина, а ты – мужчина…

Меня передернуло так, что зубы звякнули, а уши захлопали, как у гончей собаки.

– Что вы, леди Джильдина, как вы могли такое даже подумать?

– Все понял? – сказала она угрожающе.

– Все, – сказал я поспешно, – мне даже в голову не приходит такая дикая мысль, что вы это… как его… женщина!

Она продолжила так же холодно:

– …то я просто убью тебя.

– Да понял, понял, – сказал я еще торопливее. – Я такой, понятливый.

– Это хорошо, – обронила она в заключение. – Чтоб даже разговор не начинал.

– Не начну, – пообещал я. – Я, конечно, дурак, но не до такой же степени… Как только увидите, что я расстегиваю штаны перед вами – убивайте сразу. Нет, я раньше сам убьюсь.

Она скривилась.

– Все-все, много болтаешь.

Я знаками показал, что молчу, нем, как сто тысяч рыб, и вообще, я же партнер, как можно говорить о такой дури, как о чем-то подобном между партнерами?

Она легла близко от кромки, так чтобы с одной стороны вода, с двух других – стена. Единственное место, откуда могут появиться люди или звери – тропка, по который прошли и мы, именно с той стороны оставлено свободное от острых камней место, где мог бы лечь и обсушиться я.

Я все это понял, смолчал, Джильдина – плоть от плоти этого жестокого мира. Под багровым быстробегущим небом наши тела выглядят так, словно выкупаны в раскаленной лаве и все еще пышат огнем. Я лежал под теплым, уже не жгучим огнем с неба, отдаваясь отдыху. Воздух прогрет, земля подо мной горяча, как булыжники в бане, в небе затихает грохот, в тишине слышится слабое бульканье родника.

– Правда, хорошо? – спросил я.

Она смолчала. Я скосил глаза, она лежит расслабленно на спине, взгляд синих глаз устремлен в багровое небо. По радужной оболочке бегут быстро темнеющие пурпурные тучи. Лицо с некоторой натяжкой можно счесть аристократичным: красивый разлет бровей, гордая приподнятость скул, точеный, хоть и перебитый, нос, четко обрисованные губы, упрямо выдвинутый боксерский подбородок…

Даже шея не такая уж и жилистая, когда вот так, в покое. Плечи, правда, широки, как у пловчихи или олимпийской чемпионки по гимнастике, но ключицы тонкие, уязвимые, впадинки там глубокие и широкие, что подчеркнуто мощью грудных мышц. Сами грудные железы выглядят жалко, как будто размазаны тонким слоем по скоплению могучих мускулов. Ареолы в лучах такого солнца красные, а соски после купания в холодной воде как встали столбиками, так и торчат, жалобные и беззащитные среди этого нагромождения сухих мышц, жил и костей.

Она не двигается, хотя видит, как я пристально рассматриваю ее тело. Я наклонился и медленно коснулся губами ближайшего ко мне соска. На удивление горячий, я коснулся его кончиком языка, провел им вокруг, снова потрогал губами сам торчащий сосок. Он начал разбухать быстрее, чем я ожидал. Мои губы разомкнулись, Джильдина не шевелится и почти не дышит, я снова опустил голову, раскрыв клюв, как птица, завидевшая созревшую ягоду земляники.

Не знаю, что она думает, но мне через некоторое время в самом деле понравилась вот такая игра, если честно, весьма опасная. Ее грудь реагирует так послушно и предсказуемо, что просто чудо, и то, что началось как не знаю что и зачем, начало принимать вполне определенные очертания.