чтобы убедиться, подошел ближе к одному, потом к другому. Жуткое зрелище — дело его рук — сомнение развеяло. Он подумал, что от вида мертвых ему, как всегда, станет плохо, но они не были похожи на тех покойников, прибранных по ритуалу, что скорбно, чинно и аккуратно лежат в гробу, вызывая у него страх до тошноты и потери сознания. Он удивился себе, что вовсе не страшится только убитых им людей. Нексин стал переворачивать Валкса, глаза его были закрыты; пока переворачивал, из раны вывалился топор. Стараясь не смотреть на убитого, залез во внутренний карман плаща и достал целлофановый сверток; отошел в сторону и его размотал — в пакете была пачка из долларовых купюр, их считать не стал, снова замотал в целлофан, положил в свой карман рядом с пустыми гильзами и аккуратно застегнул на пуговицу, чтобы не выпал. Потом достал из другого кармана плаща Валкса ключи от автомобиля, забрал их, подобрал топор и пошел назад к Либерсу. Топор показался тяжелее, чем ранее. Нексин держал его, слегка отстраняя от себя, брезгливо, и подумал: как трудно будет им ударить еще раз, чтобы добить Либерса. Проходя около Варкентина, увидел лежавшую рядом с ним сумку и неожиданно сообразил, как поступит с Либерсом. Тут же бросил топор, а из сумки достал веревку, которую так и не использовали по назначению для обмера деревьев.

— Использую ее для другого… — сказал вслух Нексин.

Либерс был в том же положении, его одежда еще сильнее пропиталась кровью, он продолжал стонать, но уже тише, потому что медленно «засыпал» из-за потери крови, веки его были прикрыты. Услышав шаги, открыл глаза, увидев снова Нексина, затрясся от страха и заплакал.

— Не плачьте, пастор, — сказал Нексин негромко и спокойно, словно вернулся его утешить.

Душегуба ни на секунду не покидали холодный расчет и стремление скорее закончить начатое; не было в нем ни страха, ни рассеянности, возникающих у рядовых бытовых убийц; не было хоть какого-то желания все бросить как есть, оставив тихо отойти в иной мир третью жертву, бежать отсюда подальше, спрятаться и забыться… Нексин сказал:

— У меня нет выхода…

— За что?.. — тихо спросил Либерс.

— Так получилось… Вас я не хотел убивать… Если бы вы не поехали в лес с Валксом и Варкентиным, то этого не было… Теперь по-другому не могу… Вы должны меня понять…

Последние слова прозвучали особенно цинично, и Либерс обреченно закрыл глаза.

Нексин тем временем продолжал:

— Пастор, а помните, что передали через Александру для меня по поводу Авеля и Каина?..

Либерс не отвечал.

Нексин от него ответа и не ждал, а стал говорить, стараясь унизить несчастного даже в эти жуткие минуты и высказать ему, что тот не прав, а прав он, Нексин:

— Вы, Либерс, передали через Сашу мне такие слова: «Один Бог знает, что есть каждый из нас…» Так вот, нечто подобное происходит сейчас… Можете считать себя Авелем, а меня Каином… Считайте, как угодно… Но ваш Бог так именно решил… Он ведь знает, кто есть кто из нас… Впрочем, я не разделяю этого суждения… Все это навыдумывали такие, как вы… Хотя вы не ответили на мой вопрос: почему все-таки Бог призрел Авеля и отверг Каина?.. — Либерс не отвечал, молчал. — А знаете, что я решил?.. — продолжал Нексин. — Я решил, что жрецы, говорившие от имени вашего Бога, жрецы кочевого народа, каким были евреи, больше любили подношения из мяса, а не из зелени и кореньев, и, когда выдумывали сказку про Авеля и Каина, их Бог, разумеется, как и они сами, не взял его плоды труда из зелени и кореньев, а взял мясо… В результате — «обидел» Каина… Что после этого можно было ждать от Каина?.. Покаяния?.. Как бы не так… Он живой человек и за себя постоял, как мог… Он не мог смириться с тем, что его сочли за человека менее значимого, чем Авель… Не он один такой… А всего-то навсего не надо было его обижать… Меня тоже хотели унизить… С этого все и пошло… И Бог здесь ни при чем…»

После этих слов сделал скользящую петлю, накинул Либерсу на шею, отвернулся, чтобы не видеть задыхающегося, и потащил его волоком к первым двум жертвам… Когда дотянул и бросил, Либерс был тоже мертв…

Нексин почувствовал, что устал, огляделся вокруг злым взглядом, — картина была такая, что навела бы леденящей жути на кого угодно, но не на него. Он вспомнил, как недавно раздавил жука. Тогда ничего в мире не изменилось. Теперь перед ним лежало три бездыханных человеческих тела. Совсем недавно эти люди с ним разговаривали, жили какими-то интересами, мыслями, надеждами и вмиг перестали дышать и существовать… Но в мире по-прежнему ничего не менялось: таким же, как и час назад, было небо, поскрипывали высокие сосны, куда-то спешил крупный лесной муравей…

— Никогда бы не поверил, что так легко убить троих, — сказал Нексин вслух, как подытожил.

Следовало торопиться. Он за ноги стащил трупы в небольшую ложбинку, сложил их кучно и забросал буреломом, чтобы со стороны не были приметны. После по малозаметной тропе вышел к машинам.

Начал накрапывать дождь, и Нексин подумал, что это хорошо, дождь может усилиться и смоет на дороге следы от колес его машины. А что касается места преступления, то он следов никаких не оставил, потому что все тщательно продумал: стреляные гильзы забрал, топор, на ручке которого разве что только теоретики-криминалисты могли обнаружить следы его рук, на всякий случай тоже заберет с собой. Нексин перешел на другую сторону просеки, нагнулся к придорожной канавке, в которой были остатки талой воды, чтобы ополоснуть топор и вымыть руки, которые тоже запачкал. Как только нагнулся к воде, вздрогнул от испуга: прямо напротив него в ельнике сидела большая серая птица. В этот раз он разглядел ее — это был филин, ничуть не меньше чучела того, что стояло в его кабинете. Сова неспешно, ничуть не боясь человека, поднялась и полетела, села совсем недалеко. Нексин проводил ее задумчивым взглядом. В нем в какой-то миг при виде необычной птицы возник охотничий азарт, но тут же исчез — было не до охоты. Нексин вспомнил рассказ Борец о филине, который своим криком наводил ужас на людей именно в этих местах, и вместо азарта появилось нечто похожее на первобытный страх, что вселяется в человека при встрече с чем-то загадочным. Нексин побежал к машинам. Сел в машину Валкса, обмотав предварительно кисти рук тряпками — боялся оставить следы на