— Ишь здоровущие, — выдохнул рейнджер.

Норт потряс рейнджера за плечо. Тот словно не почувствовал: подавшись вперед, он жадно наблюдал за происходящим.

Женщина бросилась бежать. Налетела на одного из громил, упала. Шайка обступила ее тесным кольцом. Опрокинувшись на спину, женщина принялась лягаться; потеряла туфлю. Сперва у нее вырвали сумочку. Она захлебнулась рыданиями.

— Кто-нибудь, да остановите же их! — крикнула Саша. — Что за животные!

Лесничий оттащил ее от окна.

— Ты хотела поехать. Теперь смотри. Женщина совершила ошибку. Природа берет свое. Такова жизнь. — Он обернулся к Норту. — И ты тоже, сядь на место!

Бедная жертва; белые бедра раздвинуты в лунном свете. Шуба распахнулась, платье разорвано по всей длине и вкось. Остальные держали ее за руки. Игра теней многократно умножала этот «союз» — во всей его угловатости и свирепой, сплетенной черноте.

Никто не замечал, что происходит с Шейлой: рот и глаза широко открыты, по телу пробегает дрожь, рожденная жаром, электризующая нервные окончания; внезапно, резким рывком, ноги ее раздвинулись. Шейла с трудом сдержала крик. Несколько человек пытались сохранить отчужденное равнодушие; но большинство прерывисто дышали, качали головой при виде этакого зрелища или смущенно пощелкивали языками.

— Госссподи! — хрипло выпалил Гэрри, выражая чувства большинства. — Животные, как есть животные; вы только гляньте!

Каткарты надписали последнюю открытку и принялись приклеивать марки.

Саша сидела на полу, закрыв лицо руками. Норт ее утешал. Луиза рядом с Борелли плакала, трясла головой.

Их собственное положение казалось туристам слишком уязвимым, исключало вмешательство. Прямо под ними бесновались пятеро, вооруженные свободой азарта и выкидными ножами. По крайней мере, здесь, на дереве, они — на подветренной стороне.

Женщина распростерлась на земле — измученное животное, изувеченный пушистый зверок, растерзанный, измочаленный. Последние двое спорили, чья теперь очередь; она слабо дернула ногой. Высокий белый рухнул на жертву.

Свет разом погас. Воцарилась непроглядная тьма. Смутно различимая фигура рейнджера рванулась с места.

— Кто это сделал? Где вы?

— Мы видели достаточно, — промолвил Борелли.

Голоса на улице то нарастали, то затихали. Затем настала тишина.

— Это не твоя страна, парень. Это мое дело.

— Вы ошибаетесь.

— Вот именно, — поддержал его Норт.

— Мы совсем не этого ждали, — объяснил Джеральд.

— Ах, вы совсем не этого ждали? Ну, вы даете! — Рейнджер пошарил по стене, ища выключатель. — Сейчас врублю свет и набью тебе морду.

— В нашей стране такого не бывает.

— Я тебе морду набью.

Борелли стукнул тростью по подоконнику.

— Свет включится через минуту. Тогда делайте что хотите.

— Отлично сработано. Просто превосходно, — поблагодарил Кэддок, которому Гвен шепотом пересказывала происходящее. — Оно того стоило. Спасибо вам огромное.

Гвен рывком заставила его сесть.

— Мы еще не уходим.

Бормоча себе под нос непристойности, рейнджер толкнул одного, пихнул второго. Рванулся вперед, включил фонарь. Перед глазами все поплыло. Австралийцы заморгали. На земле трепетал белый носовой платок — и более ничего. Все прислушались — и решали, что можно спускаться. Прежде чем возвращаться в гостиницу, Хофманн и прочие по-быстрому осмотрели место события.

Что известно о проблеме:

1) Наблюдается потеря аппетита.

2) Политики и бизнесмены обнаружили: возможны сбои на сложных переговорах. Процесс принятия решений под угрозой.

3) Стюардессы жалуются: сбивается менструальный цикл.

4) Нарушать гармоничные ритмы организма — это противоестественно. Идет в противофазе с направлением вращения Земли, не говоря уже о других планетах. С двигателями такого не случается; помнете скоростные самолеты «Пан-Американ», долгий путь морем в Китай, цеппелины, гидросамолеты, салоны-вагоны с мягкой обивкой?

5) Опытным путем доказано: сбой биологических циклов сокращает продолжительность жизни животных.

Город выглядел прежним — запомнившейся беспорядочной громадиной — и однако ж немного другим.

На самом-то деле изменились они сами, пусть самую малость, чуть-чуть. Туристы стояли в очереди на даблдекер в Хитроу. Теперь, принимая как данность объекты длинные и массивные (город как таковой), они отслеживали сопутствующие детали, вечно меняющиеся составляющие, мелкие и яркие, скользящие тут и там фигуры, движение, слова и постепенно зажигающиеся огни.

Перед глазами все плыло — плыло, лаская взгляд. Надо бы собраться, взять себя в руки. Туристы только что вернулись реактивным самолетом; они смотрели на мир словно сквозь стекло, с расстояния, выпали из времени и пространства. Вчера в Нью-Йорке они засиделись допоздна. Город вертикалей отступал в прошлое, надвигался снова, опять отступал. Разговаривать никому не хотелось.

Добрая старая Марбл-Арч[105]— стоит как стояла. Все разом почувствовали себя как дома.

Владеющее туристами неопределенное состояние духа нашло отражение в серой простоте арки: контур ее нечеток; стоило столько сил тратить! Раздражение дало о себе знать, когда все вернулись в Британский музей, в свою гостиницу в заброшенном крыле: Джеральд разумно предположил, что от добра добра не ищут; зачем идти в неизвестность? В прошлый раз гостиница успела стать для них родной и знакомой, ну, то есть неофициально; и все согласились, они уже стали частью этого места. Теперь же, начиная от некогда жовиального усатенького регистратора, который однажды объяснял с помощью схем и графиков, что они с Гвен Кэддок, возможно, родственники, до вест-индских носильщиков, что хлопотали вокруг либо присаживались на чемоданы, никто их не узнал, никто не приветил; а если и узнали, то предпочли скрыть этот факт; а ведь еще — да когда ж это? — три-четыре недели назад они весело болтали, перешучивались, спрашивали дорогу. Все равно что смачная пощечина. Это поставило наших туристов на место, заодно со всеми прочими. Борелли с Джеральдом ощущение собственной неуместности, похоже, не мучило; а остальные сперва притихли, затем вознегодовали и с каждой минутой становились все раздражительнее и брюзгливее. Тон задавали Саша с миссис Каткарт. Теперь, когда австралийцы поосмотрелись, кремового оттенка коридоры и холодные номера показались им «ниже плинтуса» (даже на «бедненько, но чистенько» не тянут!) — вон и у лифтера с грязного манжета свисает длинная нитка, а в прошлый-то раз они его «папашей» звали! Даже нью-йоркский отель, даже с его перфораторами и цепкими скалолазами, и то предпочтительнее!