– Я тебе не отец, чтобы читать нотации, но я твой друг, Макс. Ты это знаешь. Я всегда на твоей стороне. Рано или поздно ты сядешь, а то и еще что-нибудь похуже. Ты думал о том, каково придется тогда твоему отцу? Про Наташу я молчу. Ты как та лягушка в кастрюле, которая не замечала, что вода становится все горячее, и в конце концов сварилась. Вокруг тебя без пяти минут кипяток. Я хочу, чтобы ты из него выпрыгнул. – Он помолчал и очень серьезно добавил: – Если ты сам этого не сделаешь, я поговорю с дядей Сережей. Расскажу про «Газель» с грузом, про Баклана, про тачки, на которых вы гоняете по ночам, и про склад с техникой, к которому вы с Мансуровым примерялись.

Про «Газель»-то он откуда знает, неприятно удивился Антон. Тихо угнали, тихо передали умелым людям, которые толкнули все пластиковые окна за четыре дня, тихо получили свою долю. Кто-то стучит… Может, Пронин? А со складом – да, вышел облом. Он раньше думал, что усиление охраны – случайность, но теперь, после слов Шаповалова, не был в этом уверен.

– Бате меня заложишь? – недоверчиво спросил Макс.

– Ну, если ты сам притормозить не можешь, а мои уговоры на тебя не действуют, что мне остается? Смотреть, как ты калечишь себе жизнь? Извини, это не для меня. Что после этого нашей дружбе придет конец, это ясно, можешь не объяснять. Но зато твоей сестре не придется тебе передачки носить по средам. И тебе полезнее учиться в институте, а не детальки на станке шлифовать за колючей проволокой.

– Вот ты заботливый! – ехидно восхитился Белоусов.

– Какой есть.

Шаповалов не поддержал его насмешливый тон, и Макс тут же сдал назад:

– Ладно, Илюх, извини. Не хотел язвить.

– Да нормально все.

С минуту, не меньше, длилась тишина, не нарушаемая ничем, кроме ровного шума деревьев. Антон за стеной затаил дыхание, прижавшись ухом к одной из рыб.

Наконец Белоусов заговорил. Начал он медленно, выталкивая слова из себя по одному, словно им требовалось время, чтобы созреть.

– Трасса, говоришь, для бобслея. Я эти соревнования не смотрел. Пусть будет дорога. Раньше мне казалось, она для всех одна. Семья, дети, работа – как у бати! А если этого не вышло, значит, где-то свернул не туда. Ну, или беда случилась, как с моей мамой.

Антон заметил, что свет перестал вспыхивать. Шаповалов слушал с таким вниманием, что забыл про свои спички.

– Потом я сообразил, что это не дорога вовсе, а шахматная доска. Вот я, Максим Белоусов, – пешка. Могу сходить на клетку вперед. Могу прыгнуть через одну. Самая большая моя была мечта – чтобы я каждым ходом мог прыгать, хоть это и против правил. Допустим, не пристрой сделать к дому, а пристрой – и сразу мансарду! А? Каково! Или вот работу получить – чтобы сразу платили, как отцу! Смелая мечта, скажи?

– Мечта как мечта, – неохотно пробормотал Илья.

– Ты обвиняешь Мансурова, я знаю. – Голос Белоусова набрал уверенность, он говорил взвешенно, с глубокой внутренней силой, которой Антон от него не ожидал – он вообще, по правде говоря, не думал, что Макс размышляет о таких вещах. – Но это он показал мне, что на доске я могу быть не пешкой, а кем угодно: хоть королем, хоть ферзем. А потом… потом… – Макс вдруг коротко ликующе рассмеялся. – Потом я понял благодаря ему, что я вообще могу ходить в любую сторону. Понимаешь, Илья? Хоть вдоль, хоть поперек, хоть вверх, как самолет вертикального взлета. Я – не шахматная фигура. Мне все позволено.

Шаповалов воскликнул с отчаянием:

– Но ведь это не для тебя! Некоторые рождаются пешками… Дурацкое определение! Но все равно: некоторые рождаются и живут пешками, в этом нет ничего плохого. Соль земли! – Он обрадовался, подобрав точное выражение. – Соль земли же, Макс! Твой отец из таких. На его плечах стоит вся наша жизнь.

– А я не хочу, чтобы на моих плечах что-то стояло. Я летать хочу!

– Как фанера над Парижем – вот весь твой полет!

– Ну и пусть, – необидчиво согласился Белоусов. Антон слышал по голосу, что он улыбается, и легко мог представить растерянное лицо Шаповалова.

– А как же мы? – беспомощно спросил Илья.

На мгновение Мансурову показалось, что из-за этого дурацкого вопроса Белоусов сейчас возьмет все свои слова обратно.

Но в следующую секунду он услышал его голос.

– Ничего не изменилось же, Илья! Вот ты человек! Насочинял себе ерунды… Чего ты там нес? Типа, если донесешь бате, между нами и дружба кончится? – Максим добродушно рассмеялся. – Да хоть заяву в милицию накатай! Я все равно, когда снова капот у «шестерки» сниму, приду к тебе и Петьке, скажу: братва, пошли убьемся на горе. К кому еще-то!

– Иди в пень, – засмеялся Шаповалов.

– А помнишь, дерево перед нами выскочило?

– Забудешь его, как же! Я думал, наши мозги потом со всей горки будут соскребать!

– Ага! А Дидовец орет… – Шаповалов подхватил, и они хором закончили: – Где мой топ-о-о-о-о-ор?!

Раздался дружный смех.

– Я с тех пор верю, что у меня за плечом стоит ангел-хранитель, – отсмеявшись, признался Макс.

– У них, между прочим, тоже есть предел выносливости. Постарайся не переполнить чашу терпения у своего собственного.

– Постараюсь, Илюх.

Снова послышалось чирканье, сквозь щели пробился слабенький свет.

– Надо обгорелые спички собрать, – сказал Илья. – А то скажут, что здесь курили подготовишки…

Макс что-то ответил, но Антон уже не слышал – он скользил прочь, огибая деревья, и белые рыбы бесстрастно смотрели ему вслед.

9

Ноги сами несли его по знакомому пути: через Овражный район, к дому Белоусовых. В кармане Мансуров сжимал ключ. Белоусов как-то сделал для него дубликат – на случай непредвиденных обстоятельств, как он выразился, – и иногда Антон пользовался им: приходил днем, когда никого не было, и валялся в комнате Макса на старом пружинном диване, закинув руки за голову и бессмысленно глядя в потолок. Как будто он свой в этом доме. Как будто у него самая обычная жизнь: он прогулял школу и теперь ждет, когда его семья вернется домой.

Он шел, кипя от ярости.

Шаповалов пытался вбить клин между ним и Максом. У Ильи есть все! Мать, друзья, своя квартира! А у Мансурова – что? Койка в детдоме? Тренировки до темных кругов перед глазами? Судьба, раз за разом хлеставшая его наотмашь, вдруг повернулась лицом и улыбнулась ему, – и что же? Все равно нашелся человек, которого это не устроило.

Разве он, Антон, хоть раз впутал Белоусова в предприятие, которое навредило бы ему? Если только на озере, когда они тонули. Да, он переоценил водительские способности Макса! Один-единственный раз! Но больше не повторял этой ошибки.

Шаповалов талдычит о тюрьме, о лягушке в кипятке, но правда в том, что он засуетился, почувствовав, что теряет власть над Максом. Илья много лет был ему лучшим другом – а теперь его вытеснил какой-то вшивый детдомовец! Вот чего он не может простить.