Расположились в двух смежных комнатах, распахнули настежь двери. Стульев не хватило, и большинство участников заседания расселись на полу, подстелив газеты. На обе комнаты горела одна лампа, подвешенная к потолку и прикрытая темным абажуром. Углы комнат исчезали во мраке.

Вел заседание Яков Михайлович Свердлов. На этот раз на заседании присутствовало гораздо больше людей, и почти все они высказались за вооруженное восстание. И опять те же двое — Зиновьев и Каменев — проголосовали против.

Оставшись после заседания, члены Центрального Комитета утвердили состав Военно-революционного комитета для руководства восстанием. В него вошел и Феликс Эдмундович Дзержинский. Это было предложение Ленина. Феликс подумал: «Уж не об этом ли говорил Владимир Ильич, когда возвращались с заседания?».

До вооруженного восстания оставалось несколько дней. Но вдруг события повернулись так круто, что вся подготовка к восстанию грозила пойти насмарку:

Зиновьев и Каменев, несогласные с Центральным Комитетом по поводу вооруженного восстания, разболтали об этом в петроградской газетке «Новая жизнь», отличавшейся своей желтизной. Это было предательством, штрейкбрехерством. Именно так Ленин и оценил их поведение.

3

Военно-революционный комитет, созданный перед восстанием, обосновался в Смольном — в бывшем институте благородных девиц. Именно здесь расположился штаб, куда сходились нити руководства октябрьским вооруженным восстанием.

С глазами, воспаленными от бессонных ночей, накинув на плечи шинель, Дзержинский сидел в комнате, заполненной гомонящими людьми. Было тесно, накурено, каждый шел сюда со своим неотложным делом. Голоса людей, треск пишущих машинок, лязг оружия, звонки телефонов сливались в общий гул. И в то же время здесь существовал четкий порядок: каждый занимался своим делом. Одни получали задания, им вручали мандаты, тут же продиктованные, напечатанные на машинках. Другие докладывали о выполнении заданий.

За сводчатыми окнами бурлил город, поднимавшийся на революционное восстание, который тысячами нитей был связан со Смольным, со штабом.

Пришли моряки с крейсера «Диана», с каких-то других кораблей. В бушлатах и бескозырках, в широченных брюках-клеш. Пришли за оружием и советами. Подвойского — председателя военревкома — не было, и матросов принимал Дзержинский. Моряки доложили, что тысяча двести штыков по вызову ревкома прибудут следом.

— Тысяча двести! — радостно удивился Дзержинский. — Мы рассчитывали хотя бы на тысячу.

Проводив матросов, Дзержинский вернулся к столу и принялся выписывать мандаты революционным комиссарам — в Арсенал, в Петропавловскую крепость, в Государственный банк... Среди комиссаров Военно-революционного комитета были: сапожник Феликс Сенюта, металлист Иван Газа, моряки Павлин Виноградов и Анатолий Железняков — тот самый, который вскоре стал живой легендой, героем гражданской войны.

Подготовка к восстанию, первые его дни для Дзержинского пронеслись, как мгновенье, как молния, сверкнувшая и озарившая все вокруг. Навсегда сохранились в памяти: Смольный институт, превращенный в штаб революции, вооруженные люди с горящими глазами, стрельба и непогода на улицах, встречи, разговоры с Владимиром Ильичем... Все, все так, как оно было. Только время промелькнуло неправдоподобно быстро — доли секунды.

Может быть, это произошло потому, что в повседневных делах не было перерыва в работе. Дзержинский бодрствовал и ночью и днем — в любое время суток он оставался на посту, и казалось, что усталость не вольна над ним, не может свалить его с ног. Только казалось.

А текущие дела шли потоком, требовали немедленных решений. От этого зависела судьба революции.

Пролетариат вооружался. Революционному комитету моряков нужно восемьсот винтовок и пятнадцать револьверов, патроны к ним. Дзержинский пишет распоряжения от руки, печатать на машинке, вероятно, уже не хватает времени.

Одновременно он выполняет обязанности коменданта Смольного. Дел много: прежде всего нужно навести порядок. В нижнем этаже Смольного до сих пор живут классные дамы, прислуга, какие-то приживалки. Здесь был институт благородных девиц. К благородным девицам шляются всякие юнкера. А кто знает, кто они такие? Потом надо достать пулеметы. Где? Следует установить круглосуточную охрану. Все нужно решать самому и делать немедленно.

Тем временем красногвардейские отряды столицы перешли на казарменное положение. Это тоже было распоряжение Дзержинского. Вот уже в Смольный вызвали две тысячи красногвардейцев, чтобы захватить первоочередные стратегические объекты.

Утром двадцать четвертого октября Дзержинский сам вывел один из отрядов на боевое задание. Центральный Комитет поручил ему обеспечить захват Центрального телеграфа и телефонного узла. К вечеру партийное задание было выполнено.

Владимир Ильич находился еще в подполье. Он требовал держать его в курсе событий.

Нервы были напряжены, и Ленин покинул конспиративную квартиру. Обходя стороной уличные патрули юнкеров, Владимир Ильич поздно вечером неожиданно пришел в Смольный.

Узнать Владимира Ильича было невозможно: в парике, бритый, без бороды и усов, щека перевязана шерстяным платком... Ленин был так озабочен, что забыв про парик, снял его вместе с кепкой.

Только тогда увидели, что это Владимир Ильич. Бурно приветствовали его и дружелюбно смеялись над его промашкой. Владимир Ильич растерянно взглянул на парик, потом улыбнулся и рассмеялся вместе со всеми. Махнув рукой, сказал:

— Ладно уж, теперь не до конспирации...

Вместе с кепкой сунул парик в карман своего пальто и прошел в отведенную для него комнату.

В дверях уже стоял на часах моряк-балтиец. Дзержинский заранее позаботился об охране.

Ночью, надев в рукава шинель, Дзержинский нахлобучил солдатскую шапку, сунул за пазуху наган и исчез куда-то с группой вооруженных красногвардейцев. Пылкая его натура не выдерживала сейчас даже минуты покоя. Он рвался туда, где шел бой: ему надо было знать, видеть, что происходит...

Ветер гнал холодные струи дождя, перемешанного со снегом. Со стороны Невского доносился дробный треск выстрелов. Дзержинский забрался в грузовик, полный вооруженных людей, кто-то протянул ему руку... Здание Смольного светилось в октябрьской ночи, как пароход, плывущий по бурному морю. Сырой ветер бил в лицо, кисло пахло мокрым солдатским сукном...

Возвратившись в Смольный, Феликс Эдмундович сразу прошел к Ленину. Вести отрадные! Восстание развивается успешно.

Теперь донесения стекались отовсюду. В час двадцать пять ночи занят Главный почтамт. В два часа захвачен Николаевский вокзал. В шесть утра — здание Государственного банка. В семь — у юнкеров отбит последний мост через Неву...

К рассвету важнейшие стратегические пункты столицы были в руках восставших. Только Зимний дворец еще держался. Там, по неточным данным, собралось до восьмисот юнкеров, солдат, верных Временному правительству.

Под утро Ленин ушел к Бонч-Бруевичу, но спать не пришлось — сидел и писал. Составлял первые декреты первого в мире рабоче-крестьянского государства. Утром, утомленный, вернулся в Смольный. Лицо его сияло радостью.

— С первым днем социалистической революции, товарищи! — воскликнул Владимир Ильич, входя в просторную комнату, где все еще продолжалась работа. Только с десяток красногвардейцев, сморенных усталостью, спали вповалку на полу.