Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Здравствуйте, миссис Хартман, – сказал красавчик-сын Грейс, ее милый, невинный и добрый ребенок.
Дженнифер мельком глянула на него, буркнув короткое «идите», после чего уставилась куда-то себе под ноги.
Грейс быстро взяла сына за руку, и они поспешно прошли дальше.
В узком переулке сильно пахло голубиным пометом. Грейс шла позади Генри, а шум и грохот суматохи возле школы затихал по мере их удаления от главного входа.
Женщину, шедшую с девочкой-дошколенком впереди них, снова остановили возле запасного входа в школу. На этот раз сам Роберт и его помощница, энергичная молодая женщина с косой и в очках, как у Джона Леннона. Грейс слышала, как Роберт произнес: «Добро пожаловать, добро пожаловать!» – обращаясь к матери девочки, и пожал ей руку так, будто это был самый обычный день. Ну, может быть, обычный день, только первый в году, и эти массивные железные ворота, всегда запертые, теперь распахнулись и стали совсем как парадный вход в Рирден, уводящий получивших впечатление родителей вглубь, в просторное мраморное фойе. Мама и дочка миновали директора и направились дальше по темному коридору по пожарной лестнице.
– Привет, Генри, – поздоровался директор школы с мальчиком, потом кивнул женщине: – Грейс!
Она кивнула в ответ. Если тут и имел место некий сценарий, написанный специально для подобных случаев, никто из присутствующих об этом не знал. Но хотя сам он ничего не сказал, его нога машинально двинулась, едва заметно, но все же преграждая Грейс путь. Она уставилась сначала на его ногу, потом на него самого и с ужасом спросила:
– Можно мне пройти в класс?
Казалось, он раздумывал над ответом, пока она удивленно рассматривала его. Казалось, все происходящее просто не укладывалось у нее в голове.
– Я вот думаю… – начал он.
– Мам? – изумился Генри, поворачиваясь к ней. Он уже успел миновать половину первого пролета лестницы.
– Подожди, я сейчас, – крикнула Грейс.
– Дело в том, – снова начал Роберт. – Мне кажется, при данных обстоятельствах Генри лучше пойти дальше одному.
– Мам, все в порядке, – отозвался мальчик. Казалось, он был смущен и рассержен. – Все хорошо.
– Роберт, какого черта ты творишь?! – возмутилась Грейс.
Директор глубоко и очень выдержанно вздохнул.
– Я пытаюсь помочь всем нам пережить кризис.
Грейс показалось, будто она взирает на происходящее через мутную пленку или грязное акриловое стекло, различая только общие контуры.
– Грейс, – повторил директор, становясь вдруг совершенно другим Робертом. – Грейс, я думаю, тебе самой не захочется здесь оставаться.
Она опустила взгляд. Он попал в цель. Затем Роберт взял ее за руку чуть ниже локтя. Но он не хотел этим показать свою власть или силу. Наоборот, она поняла, что таким образом он как бы старался успокоить и поддержать ее.
И тут она поняла. Наконец-то. Итак, Роберт все знает. Конечно, он должен был все узнать. Он все узнал, потому что Мендоза и О’Рурк ему рассказали. Он знал обо всем еще до того, как сама Грейс услышала новость о Джонатане и Малаге Альвес. О Джонатане – ее муже, и Малаге Альвес – убитой женщине. По крайней мере ему было известно кое-что из того, что знала она сама. А может быть, даже меньше. А возможно – и эта мысль напугала ее еще сильнее – гораздо больше. Но насколько больше? И Грейс перестала гадать и думать о вещах, о которых ей ничего не было известно, заставив себя посмотреть Роберту прямо в глаза.
– Что они тебе рассказали? – прямо в лоб выпалила она. Но тут вспомнила о Генри и быстро перевела взгляд на лестницу, где он только что стоял. Но мальчик уже исчез, оставив мать одну возле директора. Роберт покачал головой. Ей захотелось его ударить.
– Я хочу, чтобы ты знала вот что, – спокойно начал он. – Здесь Генри в безопасности. Если ему понадобится провести какое-то время в моем кабинете, он может приходить, когда захочет. Ну, на переменах или, например, после занятий. И если ему кто-нибудь что-то скажет, он тоже может сразу же прийти ко мне. Учителя будут присматривать за ним. Я уже со всеми переговорил.
«Я уже со всеми переговорил». Грейс молча уставилась на Роберта.
– Он учащийся Рирдена. Для меня это очень серьезно, – заявил Роберт, чуть поникнув, словно понимал, что Грейс уже на грани отчаяния. – Но… чтобы не усложнять положение дел. Я сталкивался с подобным и раньше. Ну… конечно, не в таком масштабе. Но все тоже происходило внутри школы. Если они это начали, то уже не успокоятся и требуют… чтобы им дали волю. Надеюсь, ты меня поняла.
Грейс чуть не рассмеялась. Она почти ничего не поняла из его речи, разве только то, что положение хуже некуда и каким-то образом это имеет отношение к ней.
– Так что я не стал бы сейчас зависать тут. И… если хочешь прийти за ним чуть позже, днем, минуя обычную толпу встречающих, он может подождать тебя у меня в кабинете. Это не проблема.
Грейс ничего не ответила, чувствуя, как ее разрывает пополам. Она понимала, что Роберт всеми силами пытается сделать для нее что-то хорошее, но при всем том это было весьма унизительно. А унижение заставляло людей действовать во вред самим себе. Она это знала и сама не раз наблюдала подобное поведение. Грейс заставила себя глубоко дышать, только сейчас заметив, что за ней на лестнице выстроились другие родители.
– Хорошо, – пробормотала она. – Это… неплохая идея.
– Я сам схожу за ним после восьмого урока и приведу к себе в кабинет. А ты мне позвони, как будешь выходить. Я пробуду здесь как минимум до шести.
– Хорошо, – повторила Грейс, хотя до сих пор не могла прийти в себя настолько, чтобы поблагодарить его должным образом.
Она повернулась и стала пробираться сквозь очередь из мамаш с детьми, затем через вход в переулок, где стояли другие мамаши с другими детьми. Большинство дружелюбно расступались, и, казалось, никто не обращал на нее какого-то особого внимания. Но вот какая-то одна женщина как будто застыла на месте, вынудив Грейс неловко попытаться обойти ее то с одной стороны, то с другой. Наконец Грейс подняла глаза и узнала Аманду Эмери в окружении дочек.
– Ой! – воскликнула Грейс. – Аманда! Привет.
Аманда молча пялилась на нее.
– Привет, девочки, – поздоровалась Грейс, хотя была совершенно незнакома с дочерями Аманды. Те были коренастые, круглолицые, и цвет волос у них был такой же, как и естественный цвет их матери, как догадалась Грейс – светло-каштановый. При виде