Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если верить цифрам, приведенным в докладе штабс-ротмистра Гана (а оснований не верить им нет, так как кроме Ивангорода схожая ситуация имела место и в уездных жандармских управлениях), то получится, что за один август только через Ивангородскую крепость должно было быть депортировано более 6 тыс. в большинстве своем невиновных людей.
А с начала депортаций и до октября, когда пыл выселений стал несколько стихать, – более 12 тыс. человек. Нужно учитывать, что это был хоть и крупный, но далеко не центральный пересыльный пункт. Цифра по всей Польше, Прибалтике и Правобережной Украине должна быть значительно больше.
К этому числу стоит прибавить данные историка Нелиповича о том, что за 1914 г. по всей России было подвергнуто высылкам и депортациям около 50 тыс. граждан держав-противниц, проживавших на территории империи[787]. С началом боевых действий против Турции военный министр Сухомлинов предлагал главе правительства Горемыкину начать высылку вообще всех турецких граждан[788]. Сочетание централизованных депортаций граждан стран-противников и массовой высылки подозреваемых в шпионаже создавало полнейшую неразбериху во внутренней администрации.
Для сравнения отметим, что в конце 1914 – начале 1915 г. на территории прифронтовых районов России численность всей австро-венгерской агентурной сети составляла не более 1000 шпионов, включая самых мелких и незначительных агентов[789]. Масштабы немецкого шпионажа были сопоставимы с австрийским. Следовательно, большинство подвергнутых административным репрессиям были совершенно непричастными к шпионской деятельности.
В своем исследовании Первой мировой войны О. Р. Айрапетов указывает, что шпиономания, то есть скверная бдительность, доведенная до абсурда, возникла в тылу русской армии еще в первые дни войны. Он приводит цитату из статьи военного теоретика А. А. Свечина: «Надо опасаться легенд о шпионах – они разъедают то доверие друг к другу, которым сильно государство… Сеется страх перед шпионами; создается какая-то тяжелая атмосфера общего предательства; в народной массе ежедневно тщательно культивируется тупая боязнь; а страх измены – нехороший страх; все это свидетельствует прежде всего о неуверенности в своих силах…»[790]
Бывший командир корпуса жандармов и товарищ министра внутренних дел, а осенью 1914 г. помощник начальника Двинского военного округа генерал Курлов так охарактеризовал ситуацию: «Местное население было совсем сбито с толку и не понимало, что было запрещено и что дозволено. Положение сделалось прямо катастрофическим, когда в деле гражданского управления стала принимать участие прославившаяся контрразведка. Не подлежит никакому сомнению, что такое учреждение было необходимо в чисто военных целях борьбы с вражеским шпионажем, но и эта специальная задача выполнялась очень слабо, ввиду полного незнакомства с делом личного состава, пополняемого чисто строевыми офицерами и даже прапорщиками запаса, из которых некоторые, получившие юридическое образование, не имели никакого понятия ни о существе розыска, ни о технической его стороне»[791].
Генерал Курлов приводит случаи, когда контрразведчики при обвинениях в шпионаже пользовались доносами давно уволенных из политического сыска сотрудников, скомпрометировавших себя провокацией и шантажом. «Начальник контрразведывательного отделения, на самой прусской границе, на мой вопрос о количестве у него секретных агентов с гордостью ответил, что у него имеется полторы тысячи, и когда я, зная размер отпускаемых на этот предмет сумм и думая, что, вследствие важности пункта, он получает какие-либо чрезвычайные ассигнования, спросил об их размере, он с полной наивностью ответил мне, что получал на агентурные расходы положенные по штату три тысячи рублей в месяц»[792]. Следует прокомментировать, что зарплата одного среднего по качеству агента контрразведки составляла, как правило, около 150–250 руб., но никак не 2 руб. в месяц. То есть данный начальник КРО или врал Курлову о количестве агентов, или просто раздал разным людям небольшие суммы денег – по 2–3 руб., надеясь получить сведения о немецком шпионаже. Качественный состав сотрудников, особенно в тех КРО и РО, которые возглавлялись армейскими офицерами, повсеместно оставлял желать лучшего.
В архивном фонде Варшавского ГЖУ сохранился комплект дел по обвинению в шпионаже и пособничестве германской армии. В эту сумму входят как дела контрразведки, переданные на расследование в ГЖУ, так и сами жандармские расследования. Нельзя утверждать, что этими цифрами исчерпываются репрессии, наоборот, это та очень незначительная часть дел, которая получила относительно законный ход. Комплекс дел состоит из коллективных сборников дел (о привлечении одновременно нескольких групп лиц вплоть до нескольких сотен), дел «шпионских» организаций («Скаут», «Польская конфедерация», «Ренессанс»), а также персональных расследований в отношении отдельных лиц или небольших групп (дело С. Голембиовского или Ленчицкой группы, например). Сведем данные в несколько таблиц[793].
Из произведенных на основе архивных материалов подсчетов (см. табл. 3) следует, что, несмотря на незначительное (около 4 %) сокращение количества привлеченных по обвинениям в шпионаже и пособничестве германской армии, количество только получивших законное дознание в жандармерии в одной Варшавской губернии было велико. За первый год войны, с июля 1914 г. по июль 1915 г., по этому обвинению было привлечено 3200 человек, из которых более 75 % (2419 человек) проходило по коллективным делам. Среди коллективных дознаний встречались и совершенно очевидно сфабрикованные, как, например, дело по обвинению в шпионаже 346 человек[794]. Несмотря на то что в первом полугодии 1915 г. удельный вес коллективных дел в общем числе шпионских дознаний сократился с 80 до 71 %, общая картина оставалась неизменной. Следовательно, степень законности и ответственности при ведении дознания о шпионаже была очень низкой.
При этом имелись значительные колебания в количестве персональных дел (см. табл. 4). Оба серьезных всплеска количества таких дел (в сентябре-октябре 1914 г. и мае-июне 1915 г.) хронологически совпадают с циркулярами Джунковского о борьбе за повышение законности в ведении расследований.