бы у наших детей и внуков!

— Как вы не поймете? Полагаясь на этот дурацкий план, вы наоборот отнимаете у своих детей будущее. Любое будущее!

— Сколько тебе еще нужно, Итачи? Когда ты наконец насытишься и перестанешь приходить на собрания, чтобы пытаться выставить нас идиотами? — спросил Текка. — Как бы ты ни был талантлив, но ты слишком много о себе возомнил. Подставил своего отца. Мы уверены, без тебя здесь не обошлось. Кто еще мог задурить голову Фугаку-тайчо, как не ты?

— Выйди вон отсюда, — с отвращением вымолвил Яширо.

— Именно, — поддакнул Инаби. — Пошел вон.

Голоса сливались, сплетались… Уже все собрание орало на него. Итачи больше не хотелось ничего им говорить и ни в чем их переубеждать, он просто вышел из зала, прикрыв за собой дверь, и выбрался на улицу. В глубине души он понимал ярость и недовольство засевших в подвале людей, но он видел гораздо дальше, чем они.

Он ведь тоже был из клана Учиха. Но Итачи никогда не позволял себе искать оправданий, шел к своей цели, сметая на пути все: предубеждение, недоверие к его возрасту и происхождению. Первый Учиха в Анбу, Итачи ломал стереотипы и политику деревни, направленную против его клана. Он был особенным. Что мешало всем этим людям поступать так же? Искать проблему в себе и развиваться, идти вперед с гордо поднятой головой, а не сваливать вину на Коноху и копить в душе ненависть?

Ничтожные, слабые духом Учиха. Он жалел их невежество и слепоту, но в то же время они вызывали отвращение. Перед глазами все эти два месяца стояло видение: патрульный Полиции, грубо схвативший Сараду за подбородок, словно у него было на то право; Саске, отлетевший к стене от мощного удара взрослого мужчины. Так низко, трусливо… Провоцировать его, угрожая беспомощному ребенку и молодой девочке. Разве можно было доверить этим духовно убогим людям будущее Листа и будущее всего мира?

Итачи за последние месяцы укрепился во мнении, что реальность, из которой пришла в прошлое его племянница, не была бы возможна, останься Учиха в живых. Их амбиции, низкое желание доказать деревне, что они чего-то стоят, противоречили тем глубоким компромиссам, которые положили начало эпохе мира после грядущей Четвертой Мировой Войны Шиноби. Рассадник ненависти. Бомба замедленного действия. Это можно было изменить, но не за месяц и не за два. Нужны были годы и сильный лидер, способный направить Учиха по верному пути. И никто, никакая мерзкая тварь, не должна была мешать этому и подзуживать горячую молодежь.

Створка седзи позади отодвинулась. Из храма вылетела Изуми, догнала его и схватила плечи.

— Постой, Итачи-кун, пожалуйста!

В ее красивых глазах стояли слезы.

— Если ты не вернешься обратно, они посчитают предателем и тебя, — тихо сказал Итачи.

Изуми яростно качнула головой.

— Мне все равно!

Душа снова заныла. При всей своей внутренней доброте Итачи понимал, что, если бы миссия состояла в том, чтобы убрать лишь тех, кто сейчас находился в зале и выбирал дату мятежа, он бы принял ее без колебаний. Учиха сами были виноваты. Он несколько лет, надрывая горло, орал, пытаясь тщетно достучаться до их сознаний, и никто его не слушал. Но Изуми… Чистая невинная девочка, которая не хотела войны. Она была другой и не должна была умереть так глупо из-за ненависти клана — это единственное, что заставляло его сомневаться в своем решении каждый день, каждый час, каждый миг.

— Итачи-кун… — она всхлипнула. — Вернись, пожалуйста… Поговори с ними еще раз. Останови их. Они поймут.

— Нет. Это бесполезно, — сухо ответил Итачи и убрал ее руки со своих плеч.

— Итачи…

Он уходил, оставляя позади храм и нежно любящую его девочку, одну на пустой дороге.

В роще у храма ожидал подчиненный в маске обезьяны — член Корня.

— Не вышло?

Итачи глядел прямо перед собой и не отвечал.

— Интересно, как они собираются захватить Третьего Хокаге, известного как «Профессор»? — сказал подчиненный и захихикал, но потом вдруг посерьезнел: — Самое время оповестить Совет, не так ли, тайчо?

— Я знаю, — коротко бросил Итачи и исчез из рощи.

****

— Больше нельзя терпеть этот беспредел! — воскликнула Кохару, старуха с высокой прической. — Если они собираются совершить государственный переворот и захватить власть, то правительство вынуждено объявить Учиха предателями!

Дата восстания была назначена. Осталось десять дней.

— Кохару, прекрати! Не торопи события, — с укором осадил ее Третий.

— Но, Хирузен, — спокойно произнес Данзо. — Учиха уже не остановить. Чтобы сохранить мир в деревне и предотвратить хаос — мы должны ударить первыми. В том числе это подразумевает и убийство детей, которые ничего не знают о мятеже…

— Прекрати говорить подобное! Тебя же слышит Итачи…

Итачи молча глядел перед собой. Лисья маска Анбу с круглыми прорезями для глаз скрывала его лицо.

— Нам нужен более гуманный план.

В отличие от остальных членов Совета, Третий Хокаге пытался проявить милосердие, но его слова не имели под собой основы. Это были просто слова.

— Время против нас, Хирузен. Мы должны ударить первыми, пока Учиха ничего не подозревают, застать их врасплох. Если мы объединим наши силы: мой Корень и твое Анбу — все это очень быстро закончится.

— Учиха — наши братья по оружию. Я категорически против резни! Все нужно решить переговорами.

Переговоры… Где же вы были раньше? Вам уже давно известно о ситуации с Учиха, но вы ни разу не снизошли до того, чтобы поговорить с моим отцом и с кланом. Сейчас уже поздно вести переговоры, Сандайме.

— Итачи, выиграй нам немного времени. Мы должны продумать другой план.

Шисуи выиграл для них почти целый год, а эти старые люди потратили время впустую и даже не пытались сообразить хоть какой-то план, чтобы предотвратить гражданскую войну и восстановить спокойствие в Листе мирным путем. О чем же тогда просил Хирузен сейчас?

И ты, старик, называешь себя Хокаге? Пытаешься показать сейчас напускную доброту? Она уже не нужна. Ты опоздал.

Итачи прекрасно знал, что в глубине души Хирузен думал о том же, что и весь Совет: что Учиха будут уничтожены. Он просто переложил ответственность за это грязное решение с себя на Данзо, а Хокаге не должен был так поступать.

— Я понял.

— Мы рассчитываем на тебя, Итачи!

Хриплый голос Хирузена прозвучал как-то пусто.